Кардинал предъявил свой значок:

— Сюрприз.

Фелт снизу вверх уставился на него сквозь свои толстые линзы:

— Только не это.

Кардинал толчком открыл дверь.

— Мистер Фелт, мы считаем, что вы нарушили условия досрочного освобождения. Мне необходимо войти и осмотреть ваше жилье.

— Давайте сначала посмотрим ордер.

— Вы — осужденный преступник, которому было разрешено условно-досрочное освобождение, мистер Фелт, и у меня есть веские основания подозревать, что вы нарушили условия. Ордер не требуется.

Кардинал протиснулся мимо него и поднялся по темной лестнице. Дверь наверху вела в тесную, кривобокую кухоньку, освещенную кольцевой лампой искусственного света, какие очень любят квартирные хозяева, считающие каждый цент. В пепельнице валялась сигарета, пускавшая в воздух петли дыма. Рядом с пепельницей располагались калькулятор, стопка папок, потрепанный ноутбук и небольшой принтер.

Кардинал вынул лист бумаги из его приемного лотка.

Это был счет от «Беквиса и Болна», адресованный фирме «Наутилус» (Хранение и Ремонт Судов). Через заглавные Н и Р проходили тонкие линии. Обычно Кардинал оставался сравнительно спокойным, когда дело доходило до ареста преступников. Но сейчас, когда Роджер Фелт, пыхтя, ввалился в кухню, Кардинал испытал прилив ярости. Тут же какая-то другая часть его натуры заперла эту ярость где-то внутри. Он указал на калькулятор, на папки, на столбцы цифр на экране ноутбука.

— По условиям вашего освобождения, вы не имеете права работать в финансовом секторе. Тем не менее вы явно оказываете бухгалтерские услуги. Могу я поговорить с мистером Беквисом?

— Его сейчас нет.

— А с мистером Болном?

— Его также нет на месте.

— Болн и Беквис — вымышленные личности, верно?

— Просто название. Красиво звучит.

— Вы управляете фиктивной компанией, мистер Фелт. С целью снова одурачить население.

— Мне нужны клиенты. А название отличное. Вы же не ожидали, что я стану жить на зарплату, которую получаю в закусочной, где подают сэндвичи.

— У вас в прошлом уже было мошенничество и нарушение финансовых обязательств. Думаю, в свете этих обстоятельств судью очень заинтересуют несуществующие мистер Болн и мистер Беквис.

— Пожалуйста, не делайте этого. Я не могу обратно в тюрьму.

— Обувайтесь, мистер Фелт. Именно туда мы с вами и направляемся.

Роджера Фелта арестовали и, после того как ему было разрешено позвонить своему адвокату, поместили в камеру предварительного заключения. Кардинал предупредил прокурора Коронного суда[37]и тюремную кураторскую службу. Он сделал соответствующие записи, покончил с бумажной работой и отнес в комнату для заседаний коробки с материалами, которые вынес из квартиры Фелта.

Комната для заседаний была самым тихим и респектабельным с виду местом в полицейском управлении. Длинный дубовый стол и красивые кресла делали ее похожей на помещение штаб-квартиры какой-нибудь небольшой, но преуспевающей компании. Кардинал открыл первую коробку и извлек оттуда калькулятор, ноутбук, принтер. Затем раскрыл вторую коробку и достал папки с бумагами и канцелярские принадлежности.

Вошла штаб-сержант Мэри Флауэр. Мэри была из тех женщин, для которых, казалось, как раз и было придумано грубое слово «здоровенная». Ростом она была не больше пяти футов трех дюймов, но грудь и голос у нее были выдающиеся. Она готова была биться за всех своих братьев по оружию, носящих форму, но, если она выясняла, что кто-нибудь из патрульных отлынивает от своих обязанностей, она закатывала такой грандиозный скандал, что в управлении потом неделями пахло серой. Она уже много лет была тайно увлечена Кардиналом: иногда он беззастенчиво этим пользовался, чтобы добиться каких-нибудь услуг от своих коллег в форме.

— Послушай, Джон. — Они уже достаточно долго проработали вместе, чтобы быть на «ты» и обращаться друг к другу по имени, когда рядом не было никого из ее подчиненных. — Ты, конечно, скажешь, что это меня не касается, но…

— Это тебя не касается, Мэри…

— На самом деле все-таки касается. Потому что речь о том, как правильно себя вести в нашей лавочке, а ведь я готовлю молодежь, так что я тут очень даже при чем. Но я не поэтому решила с тобой поговорить, а потому что ты мой друг, и я тебя достаточно уважаю, чтобы сказать тебе прямо, когда ты, по-моему, делаешь ошибку.

— Я часто совершаю ошибки. О какой из них ты подумала?

— Прежде всего, дружок, тебе незачем было так рано сюда возвращаться. Ты все еще страдаешь, и ты еще долго будешь страдать. А полицейская контора — неподходящее место для разбитого сердца.

— Она же меня не бросила. Она… м-м… — Умерла. Он никогда не сможет выговорить это слово. Применительно к Кэтрин — никогда.

— Я это знаю, Джон. Вот и признайся себе, что ты тоже человек. Признайся себе, что у тебя иногда может отключаться способность выносить суждения, что сейчас ты склонен делать ошибки. Я не детектив, я не собираюсь подвергать сомнению твою следовательскую работу.

— Он нарушил условия освобождения. Условия либо что-то значат, либо нет. Третьего не дано.

— Послушай, ты сейчас сам на себя не похож. Обычно это не твой лозунг — «все или ничего», «черное или белое». Я прошу тебя какое-то время отдохнуть, вот и все. Потому что сейчас у тебя мотор работает не на всех цилиндрах

— У тебя все?

— Да, у мамаши Мэри все, детка.

— Хорошо. Потому что мне тут надо заняться настоящими делами.

Выяснилось, что куратор Роджера Фелта — Уэс Битти. Хотя Кардинал довольно часто общался с Уэсом по телефону, он не видел его лично вот уже больше года. С тех пор тот успел отрастить большую косматую бороду; в темном костюме и темном галстуке он выглядел непривычно официально.

— Вот это да, Уэс, — поразился Кардинал. — Ты приехал сюда в лимузине?

— Ты вытащил меня из оперы, — проворчал Битти. — Раз в год я предпринимаю попытку приобшиться к культуре, а из-за тебя мои усилия пошли прахом.

— В Алгонкин-Бей нет оперы.

— Сегодня вечером — есть. Компания «Манхэттен лайт опера» дает концерт в Кэпитал-центре, всего один вечер, а ты меня оттуда выдернул.

— Адвокат Фелта уже выехал, представителя Короны мы тоже ждем.

— Незачем так переживать, — отозвался Битти. — Я уже говорил с человеком из Коронного, и он не хочет продвигать это дело, пока за это не возьмусь я сам, а должен тебе сказать, Джон, что я совершенно не планирую этим заниматься.