с вами.

— Почему?

Большие серовато-голубые глаза девушки у самого его лица. Он видит матовую щеку и родинку рядом с чуть-чуть припухшими губами…

Евгений еще раз удивился, когда Алексей после танца позвал его:

— Приглашай девушек пиво пить. Впрочем, они не захотят. Пошли сами!

— Ого! Определенно ты начинаешь походить на вполне нормального человека! Когда ты танцевал, у тебя было лицо святого. Пойдем. На радостях три бутылки выпью подряд.

И выпил. Не три, а целых пять или шесть. Коноплин тоже пил, не отставая. Был оживлен, с кем-то шутил — потом он не мог вспомнить, с кем, снова и снова танцевал. С Элей и другими. Только Иры он почему-то больше не видел.

Утром Алексей проснулся с головной болью. Самочувствие было такое, будто он в чем-то провинился. Перед кем?

«В первый и последний раз!» — жестко сказал он сам себе.

Будить Евгения не стал. Пошел в душевую и долго стоял там под ледяной водой.

ТОРЖЕСТВЕННОЕ ПОСТРОЕНИЕ

— Алексей, кончаем работку. На сегодня все.

— Почему?

— На командном пункте узнаем, а пока быстренько вылазь из кабины!

У КП среди летного состава царило возбуждение. Оказывается, командир полка приказал в восемнадцать ноль-ноль прибыть на построение в парадной форме одежды. Ходили слухи, что будут награждать за тактические учения. Поговаривали о прибытии самого командующего.

С аэродрома уехали рано. Начались хлопоты. Пришлось поторапливаться — чистить пуговицы, доставать новые звездочки, гладить костюмы.

Подобных занятий Ладилов не любил. Раскалил утюг, чуть не сжег брюки, вслух пожалел:

— Эх, Лешка! Жениться, что ли? Пришел бы домой, а брюки висят выглаженные в струнку, галстук тоже, платочек новый приготовлен. И все — жена. А тут тебе сам трудись!

— Жениться из-за вовремя выглаженных брюк? Нет. Ты, как и я, — солдат. Изволь, брат, сам за собой ухаживать, — посмеивался Алексей.

— Неинтересная работка!

— Согласен. Но комбината бытового обслуживания еще не выдумали такого, чтобы там можно было в пять минут нагладить костюм. И потом, ты же, когда на танцы собираешься, гладишь себе спокойненько и не протестуешь, не жалуешься на судьбу.

— Ну, танцы — целый вечер. А тут изволь возиться два часа, чтобы в строю побыть десяток минут. Несправедливо!

На построение чуть было не опоздали: у Ладилова оторвалась на петлице эмблема. Большинство офицеров и солдат были уже на плацу перед зданием штаба. У штаба стоял командир авиаполка, какие-то незнакомые старшие офицеры, генерал. Командующий не приехал.

Парадная форма, нарушение привычного распорядка дня — неожиданное построение — настраивали торжественно. У Ладилова исчезла куда-то обычная самоуверенность. Коноплин тоже чувствовал себя взволнованным, но это у него было не так заметно, как у летчика.

— Становись!..

Поэкипажно полк встал в строй. Сияли ордена, медали, эмблемы. Отливали золотом начищенные пуговицы. В глянце ботинок, сапог отражалось солнце.

— Равняйсь!.. Смирно!..

Командир полка громко доложил о выстроенном для вручения наград личном составе. Генерал — заместитель командующего — вышел к покрытому красной материей столику.

Говорил он недолго.

— Любовь к военной профессии — не отвлеченное понятие. Она проявляется в конкретных действиях, на практике. Главное — учеба напряженная, целенаправленная. Серьезное отношение к ней — показатель горячего стремления в совершенстве овладеть своей профессией. Кому, как не вам, летчикам, штурманам, авиационным техникам и механикам, имеющим дело с чудесной, совершеннейшей материальной частью, знать об этом…

Генерал поздравил полк с успехами на тактических учениях, вызвал лучших. Они выходили из строя к столу за наградами. Ладилову за выполнение задания в исключительно сложных метеорологических условиях заместитель командующего вручил именные часы. Коноплин получил почетную грамоту. Технику самолета Воронкову, механику ефрейтору Засядько и стрелку-радисту Новикову, всего второй месяц служившему в экипаже, была объявлена благодарность.

После построения оживленный Ладилов остановил Коноплина:

— Лешка, это несправедливо! Часы надо было вручить или всему экипажу, или тебе. Я скажу командиру…

— Не играй в либералы, Женька. Незачем. Получил — значит заслужил.

— Что там заслужил! Это дело не заслуги, а скорее случая. Подвернулся под руку — вот и получил. Мне как-то комэска рассказывал: в войну прилетел на аэродром командир дивизии, сидит на командном пункте. Один экипаж прилетает — ничего особенного, второй — тоже. Бомбили цель, и только. Потом какой-то приземлился, докладывает: усиленное движение у противника по таким-то и таким дорогам. За умелую разведку командир дивизии тут же вручил летчику «Красную Звезду».

— Правильно. Если разведка имела большое значение.

— Оказалось потом, и другие экипажи об интенсивном движении докладывали еще после первого вылета. А адъютант, пока не было высокого начальства, даже не записывал. Мол, ерунда, какое там движение!

— Вот и дурак адъютант. Даже прохвост последний. А награду экипажу правильно дали. Штурман хорошо сделал, что и после второго вылета снова доложил об интенсивном движении. Адъютант был, наверное, из тех, кому положено быть самое большее рядовым, да и то в обозе, или лучше еще — штрафной роте. Может, уму-разуму научили бы.

На это Евгений ничего не ответил.

— Все-таки мне как-то неудобно часы носить. Если бы обоим. Ведь в ту ночь ты искал путь и ты нашел его!

— Обо мне не беспокойся. Путь я найду. Свой путь. Только ты не особенно нос задирай. Пользы от этого мало.

Ладилов снова стал Ладиловым. Словно его мгновенно подменили:

— Чего мне задирать нос? И так видно! Начальство хвалит. Так что экипаж не из последних. Да и тот полет в грозу. Не кого-нибудь послали — меня. Так-то!

Алексей замолчал. «Женьку трудно переделать! — подумал он. — Черт возьми, откуда у него столько самоуверенности?..»

После построения Евгений, как был в парадной форме, так и отбыл на свидание. Алексей пошел в гостиницу. Переоделся, посидел немного и направился по знакомому маршруту — в библиотеку.

— Клавочка, дайте мне роман про самую что ни на есть отчаянную любовь.

У Клавы округлились глаза.

— Влюбились?!

— Нет. Опыта буду набираться, как покорять девушек с первого взгляда.

Библиотекарша разочарованно вздохнула.

— Неправда все. Смеетесь.

— Серьезно, Клавочка!

— Не похоже на вас. Если вы влюбитесь, то никому не скажете. Вижу. А роман, — наверное, настроение опять не то?

— Угу. Погода виновата.

— Опять плохая погода! В такой чудесный день!

— Виноват, не заметил. Каюсь. А роман все-таки дайте. Любой. Читать про чужую любовь тоже интересно. Как же! — махнул рукой Алексей. — Тоже присутствуешь!..

НЕОЖИДАННЫЙ ВИЗИТ

Всю неделю по вечерам было скучно. Ладилова, как всегда, нет. Коноплин знал, с кем он проводит время. В комнате пусто. Помогала немножко Клава, библиотекарша. Она оставляла для Алексея хорошие книги, советовала почитать то одно, то другое. И он послушно читал. Читал до рези в глазах, без системы и какого-либо порядка. Сегодня это были журналы, завтра роман Стендаля, «Угрюм-река»