— Выбрать агнцов для жертвенника, мой Царь? — спросил Авиафар.

— Не надо. Агнец уже выбран Господом, — улыбнулся Дэефет. — Пусть левиты будут готовы тронуться в путь. Это может случиться в любой момент.

— Хорошо, мой Царь, — первосвященник снова почтительно склонил голову.

— Идите! — Дэефет остановился рядом с третьим мужчиной. — Ты не уходи, Нафан. Я хочу посоветоваться с тобой.

— Да, мой Царь, — дрогнувшим голосом ответил старик. Когда Авиафар и Рагуил удалились, Дэефет спросил спокойно:

— Давно ли ты перестал снимать увясло, Нафан?

— С тех пор, как глаза мои стали бояться солнечного света, мой Царь, — ответил тот после короткой паузы.

— Ты слепнешь, Нафан?

— Так, мой Царь, — кивнул тот.

— Значит ли это, что ты стал хуже видеть то, что не дано видеть другим?

— Я вижу все, что позволяет мне увидеть Господь, мой Царь, — ответил пророк.

— Тогда почему ты не приходишь больше во дворец, Нафан? Или тебе, пророку, стало скучно с твоим Царем?

— Я уже немолод, мой Царь, — спокойно ответил Нафан. — Ноги плохо слушают меня, а ступени твоего дворца слишком круты. И, кажется, ты сейчас не нуждаешься в моих советах. Твои деяния достойны всемерной радости и восхваления. Когда же человеку благоволит Господь, он сам становится пророком и перестает слушать чужие пророчества.

— Любые дела, Нафан, достойные радости, легко могут обернуться слезами. Ты об этом знаешь лучше других. И к пророчествам твоим я готов прислушаться в любое время. Дэефет дошел до угла, теперь он находился у Нафана за спиной. Старик чувствовал, как по коже его бежит неприятный холодок. Он физически ощущал исходящую от Дэефета мощную силу. Знать бы еще, что это за сила и кто наделил ею Царя Израильского.

— Открой мне, пророк, падет ли царствие аммонитянское? И что станет с Царем Аммонитянским, Анноном, сыном Наасовым? Нафану показалось, что раскаленный взгляд ожег его сутулую спину. Он распрямил плечи, хотя это и стоило ему большого труда и мужества.

— Царствие аммонитянское падет, мой Царь. Стены Раббата превратятся в пыль. Царь Аннон будет убит, а ты украсишь голову свою его венцом. Дэефет засмеялся. Смех его звучал все громче. В нем слышались торжествующие ноты.

— Я всегда знал, что ты говоришь мне правду, старик! — воскликнул он. — Верно, тебя послал сам Га-Шем, чтобы помогать мне и направлять меня! — Дэефет подошел к Нафану и, ухватив пророка за тонкие плечи, заглянул тому в лицо: — Подтверди правоту слов моих, Нафан, чтобы я уверовал в истинность своего выбора. Голубовато-туманные глаза старика смотрели точно в черные провалы зрачков Дэефета и видели внутри них разгорающееся мертвое пламя.

— Ну же! — требовательно воскликнул Царь. — Верно ли, ты ведешь меня путем, который указывает Господь? Сухие, пепельного цвета губы старика шевельнулись, произнося:

— Разве я не доказал это своими пророчествами, мой Царь?

— Я верю тебе, Нафан! — Дэефет снова расхохотался, запрокинув голову. — Нет такого твоего пророчества, которое бы не исполнилось! Так ты сказал, царство аммонитянское падет?

— Да, мой Царь.

— И я надену венец убитого Аннона?

— Так, мой Царь.

— Как скоро это произойдет, Нафан?

— Через два года, мой Царь. Дэефет внезапно нахмурился. На лицо его словно набежала тень. Хотя, может быть, это и была тень. Тень сгущающейся ночи.

— Ответь, Нафан, удастся ли кому-нибудь покинуть Раббат прежде, чем стены его превратятся в пыль?

— Твои воины не увидят лица аммонитянина за стенами Раббата, мой Царь, — спокойно ответил Нафан. Дэефет улыбнулся. На лице его отразилось торжество.

— А скажи мне еще вот что, Нафан. Родится ли у меня шестой сын?

— Если ты захочешь родить сына теперь же, мой Царь, — кивнул пророк, — то первого заберет из чрева Господин наш, Га-Шем, за ослушание Закона его. Но потом будет второй. И он станет велик. И о нем заговорят по всему миру, во всех землях Господних. Люди будут восхвалять его и мудрость его, дарованную ему Господом. И станет он вечен. Имя ему будет Иедидиа. Возлюбленный Господом. Когда он родится, Раббат-Аммон падет.

— Иедидиа, — повторил шепотом Дэефет. Он задумчиво посмотрел на пророка. — Ты и верно послан Господом. Я прикажу перестроить лестницу так, чтобы ступеньки не казались тебе слишком высокими, Нафан.

— Благодарю тебя, мой Царь, — чуть наклонил голову старик, и непонятно было, то ли пророк выражает почтение, то ли прячет глаза. Дэефет с прежней улыбкой отошел к перилам и остановился, глядя на город. Внезапно он подался вперед. От городских стен, со стороны Овчих ворот, донесся звук сигнальной трубы. Это означало появление путника. Страже понадобилось некоторое время, чтобы выяснить, с какой целью прибыл путник в Иевус-Селим, и открыть уже запертые на ночь ворота. Еще через несколько минут у крепостных стен послышался топот лошадиных копыт. С кровли были хорошо видны мелькающие между гранатовыми деревьями и кипарисами фигурки факельщиков и стражей, спешащих к воротам крепости. Тяжелая створка приоткрылась с мрачным гулом, пропуская всадника. Дробный топот копыт звучал уже под самым дворцом. Всадник осадил лошадь, а уже через мгновение стоял на ногах. Бросив повод слуге, он побежал вверх по ступеням к открытому двору.

— Вестник военачальника Иоава к Царю! — выкрикнул внизу хриплый голос. Затопотали шаги на лестнице, ведущей с пиаццо на кровлю, замелькали во дворе факелы. Тускло-желтые отсветы их ложились на стены, и Нафан видел черные уродливые тени, мечущиеся по белому камню. Он ждал, затаив дыхание. Его пророчества были пророчествами Аннона. И раввуни действительно никогда не ошибался. Однако Нафану очень хотелось услышать, что на этот раз Аннон ошибся. Стук сандалий по дереву становился все ближе, но Дэефет даже не обернулся. Он смотрел куда-то вниз, мимо кипарисов и пальм, мимо цветников и гранатовых садов. А Нафан ждал, чувствуя, что сердце его готово выскочить из груди.

— Мой Царь, — вестник вошел на кровлю, усталый, с ног до головы покрытый кровью и дорожной пылью. Плащ его превратился в бесцветную тряпку. Медные латы потускнели. Шлем он держал в левой руке, ладонь правой положил на рукоять меча. За ним следовал эскорт иегудейской знати. Тут были и трое старейшин, членов Иегудейского Совета, и один из двоих царских казначеев, и писарь. За ними шли трое судей, и пятеро царской стражи, и Верховный священник Авиафар, не успевший покинуть дворец. Все они держались за спиной вестника, и на лицах у всех, кроме стражи, горел интерес. Дэефет обернулся, и вестник преклонил колено.

— Встань! Ты не аммонитянин, чтобы стоять на коленях, — резко скомандовал Дэефет. Он выглядел недовольным. — Говори.

— Победа, мой Царь, — тяжело поднимаясь, ответил воин. — Мы разбили аммонитян. Царь Аммонитянский Аннон бежал.

— Где он?

— В Раббате, мой Царь. Мой господин, Иоав, велел передать тебе, что ему требуется подкрепление. — И добавил уже более мрачно: — Из двух корпусов твоих воинов, мой Царь, теперь едва ли наберется три полных легиона.