— кумекай, молодёжь!

Ну где ещё, ребята,

Я скажу вам, да нигде

Жестокий век проклятый

Бьёт дилеммой по балде!?

Расклад, признаться, новый —

Хоть какой ты умник, спец,

И выберешь — хреново,

И не выберешь — …ц!

Под вишней на задворках за столиком дощатым

Сидим и выпиваем, дискуссию ведём —

Мол, даже денег нету цветы дарить девчатам!

«Кто рулит и что делать?» — вопрос у нас ребром.

«Россия, птица-тройка, галопом резвым, скорым

Куда она летит-то, какие чудеса

Там, впереди, за лесом?» — под самогонку спорим,

Бычки в траву бросаем и смотрим в небеса.

Венера виноградиной

Повисла. Хочешь — рви,

А хочешь — право дадено —

Сачком её лови!

В любого бога веруй

И хоть с кем води родство,

А можешь выбрать мэра!

Мы и выбрали его.

Лукич, совхозный сторож, стакан поставил с краю:

«Ребята, а ведь Сашка у нас тут лично был!

Чего-то я такое сейчас припоминаю —

Он водку нам в машинах, в КАМАЗАХ привозил.

Он закусь раздавал нам, девчат была орава,

Он в микрофон орал нам, что нет дороги вспять,

И мы ему, я помню, ещё кричали «Браво!»,

И за него наутро пошли голосовать!

По жилам кровь бежала,

Точно в паводок река!

Гармонь свиньёй визжала!

Мы плясали гопака,

По полной жгли, бухая

Возле клуба из горла́ .

А, кстати, неплохая

Водка Сашкина была!»

А ровно через месяц в простом и чётком стиле —

Куда нам надо съехать — спокойно, не спеша,

Нам парни со стволами культурно объяснили —

Уж больно тут для Сашки природа хороша!

Нас вытурили в шею — легко так, между делом.

Теперь тут заповедник, косули, кабаны,

Их валят из винтовок с оптическим прицелом

Дружки его в наколках, когда они пьяны!

Набьют добычи вдоволь,

И — по новой пировать!

А что зверя́м хреново,

Им на это наплевать!

Мозги скребёт и сверлит

Им один, но жирный штрих,

Что их спихнёт и свергнет

Тот народ, что выбрал их!

Студент пургу метёт нам, что всё расставит время,

И про свободный выбор мы сами всё поймём,

Ну, а пока мы ходим, не чуя ног, под теми,

Кто баб, как рыб, пускает в элитный водоём!

Для них всегда готовы палаты и покои —

Не где-нибудь на нарах в СИЗО и в КПЗ, —

Да нет, они лакают напротив, за рекою

Под музыку Вивальди коньяк «Курвуазье»!

У них для гольфа парки,

Дачи, клячи, нет пути,

Да чтоб вас, ёлки-палки,

Ни проехать, ни пройти!

Трясёмся мелкой дрожью —

Нам пятнадцать вёрст домой

В обход по бездорожью

Лесом, полем, стороной

В бурьяне пробираться.

В общем, Сашка — сволочь, псих!

Ну и на кой мы, братцы,

Выбирали их таких?

Туман густой, как творог,

Наши выселки накрыл.

У Сашкиных шестёрок

Сколько надо средств и сил —

Гуляют, руки в брюки,

Фу ты, ну ты, нечем крыть!

Они забыли, суки,

Что скромнее надо быть!

Мы сами их создали,

В голове темным-темно —

Вот нам свободу дали,

Это, типа, как оно?

Прогресс или упадок,

Хренота или …ц?

Нам до зарезу надо

Разобраться наконец!

В нас беды и печали

Бьют в упор, наверняка,

Но мы ж тогда плясали

Возле клуба гопака!

Выходит, в нас он, корень,

А не в ком-нибудь другом,

Что вор сидит на воре,

И кругом у нас облом,

И что не будет рая,

Что сгорело всё дотла!

…А всё же неплохая

Водка Сашкина была!

…«Лети же, тройка-птица!!» —

Вот такой им наш ответ.

Россия возродится,

Тут сомнений даже нет!

1995

«Их туда увезли, где война…»

Их туда увезли, где война.

И оркестр на перроне продрог.

И шептала, шептала она:

«Возвращайся скорее, сынок».

Поезд в ночь, громыхая, влетел,

В гиблом мраке пробил колею,

И пролязгал, подлец, просвистел

Сумасбродную песню свою.

Жизнь бежит с переплясом лихим.

И полгода без писем, и год.

Вот она по дорогам чужим,

Горный воздух глотая, идёт.

Город по́ уши в пепел зарыт.

Спит земля под засохшей травой.

«Эй, вы, люди, очнись, кто не спит!

Он был с вами, он здесь, он живой…»

Ей усталый солдат дал ответ:

«С нами ужас, и бред, и беда,

А кто помнил его, тех уж нет,

И не будет уже никогда».

День и ночь, от села до села,

С фотографией старой, без сна,

По земле, что сгорела дотла,

И петляет, и кружит она.

«Пей же, пей свою чашу до дна,» —

Встречный ветер ей песню поёт.

«Он живой,» — тихо шепчет она,

И идёт, и идёт, и идёт.

Воздух горем и смертью пропах,

Только страх, вон, один, дым и чад,

Только женщины в чёрных платках

Смотрят, смотрят ей вслед и молчат.

Псы голодные рвутся с цепей,

Обезумев, у каждых