Он называл себя Кинсман Брайтлиф — как вам для пастора? У него были всклокоченные кудрявые седые волосы, кудрявая седая борода, и он носил серапе,[105] с рисунком из оранжевых треугольников, которое доходило ему до колен. Фрэнка преследовала история о Светлых, как она развивалась на протяжении весны, в конце концов, он пришел к выводу, что под религиозной псевдо- квазиполитической мишурой, они были просто еще одной кучкой жалких налоговых уклонистов, а-ля Трамп.

Светлые, так они себя называли, и, блядь, в этом-то и ирония. Их было около тридцати: мужчины и женщины, и несколько детей, которые объявили себя независимым народом. Помимо отказа платить налоги, отправить своих детей в школу или отказаться от автоматического оружия (которое, по всей видимости, им было необходимо для защиты их ранчо от травянистых водорослей), они незаконно перенаправили единственный водный поток в этом районе на участок, которым владели. ФБР и АТО[106] тусовались возле их заборов в течение нескольких месяцев, пытаясь договориться о сдаче, но ничего не менялось.

Идеология Светлых была противна Фрэнку. Это был эгоизм, облаченный в духовность. Можно было провести прямую линию от Светлых до бесконечного сокращения бюджета, который угрожал перевести работу Фрэнка на неполный рабочий день или откровенное волонтерство. Цивилизация требовала вложений — или жертв, если вы хотели называть вещи своими именами. В противном случае вы заканчивали жизнь вместе с дикими собаками, бродящими по улицам и оккупирующими все свободные места даже в Вашингтоне. Он хотел бы (по общему признанию, без большого осуждения), чтобы в этой мельнице не было бы детей, чтобы правительство не могло просто катиться на этой проблеме и перемалывать их, какими бы подонками они не были.

Фрэнк сидел за столом в своем маленьком кабинете, заставленном со всех сторон клетками для животных различных размеров и полками с оборудованием. Здесь было мало пространства, но он не возражал. Все было в порядке.

Он потягивал из бутылки сок манго и смотрел телевизор, держа пакет со льдом на мышцах руки, которую использовал, чтобы стучать в дверь Гарта Фликингера. Свет на его сотовом телефоне замигал: Элейн. Он не был уверен, что готов к дискуссии, и поэтому перевел ее на голосовую почту. Он сильно переборщил с Наной, сейчас он это осознавал. Потенциально, может случиться рикошет.

Теперь на подъездной дорожке богатенького доктора стоял разбитый зеленый Мерседес. Отпечатки пальцев Фрэнка были на булыжнике, который он использовал, чтобы разбить окна Мерса и бить по корпусу Мерса, а также на цветочном горшке, в котором росла сирень, который он, в приступе ярости, беспечно закинул на заднее сиденье машины этого ублюдка. Именно такое неоспоримое доказательство — уголовно наказуемый вандализм — для судей семейного суда (тем, кто в любом случае отдавал предпочтение матери) будет поводом, чтобы он мог видеть свою дочь только в течение часа и только под присмотром каждое второе полнолуние. Уголовно наказуемый вандализм также может плохо отразиться и на его работе. В ретроспективе было очевидно, что тут явно вмешался Плохой Фрэнк. На самом деле, у Плохого Фрэнка просто была вечеринка.

Но Плохой Фрэнк не был совсем плохим, или даже совсем им не был, потому что, уж можете в это поверить: в настоящее время его дочь могла снова в полной безопасности рисовать на подъездной дорожке. Может быть, Хороший Фрэнк справился бы с этим лучше. А может быть, и нет. Хороший Фрэнк был каким-то слабым.

— Я не буду — мы не будем — стоять, сложа руки, пока так называемое правительство Соединенных Штатов совершает этот обман.

На экране телевизора Кинсман Брайтлиф выступал со своим обращением из-за длинного, прямоугольного стола. На столе лежала женщина в бледно-голубой ночной рубашке. Ее лицо было окутано белыми наростами, которые выглядели как фальшивая дерьмопаутина, которая продавалась в аптеке на Хэллоуин. Ее грудь поднималась и падала.

— Что это за дерьмо? — Спросил Фрэнк бродячую шавку, которая в настоящее время лежала рядом с ним. Дворняга подняла глаза, а потом вернулась ко сну. Это было стандартное клише: ты не мог быть лучше, чем собака. Не мог ничего сделать лучше, чем собака, и точка. Собаки не знали что лучше, а что хуже, они просто делали что делали. Но они делали вас лучше. Фрэнк всегда так думал. У Элейн была аллергия на них, — заявляла она. Другое дело, что он дал ей гораздо больше, чем она могла понять.

Фрэнк погладил шавку между ушей.

— Мы наблюдали за тем, как их агенты разрушают наше водоснабжение. Мы знаем, что они использовали химические вещества, чтобы воздействовать на наиболее уязвимую и наиболее ценную часть нашей Семьи — женщин Светлых — для того, чтобы посеять хаос, страх и сомнения. Ночью они отравили наших сестер. Включая мою жену, мою любимую Сюзанну. Яд действовал на нее и других наших прекрасных женщин, пока они спали. — Пропитанный табаком голос Кинсмана Брайтлифа то поднимался выше, то затихал, становясь все более похожим на задушевный дружеский голос. Это заставляло вас думать о стариках на пенсии, собравшихся, с хорошим настроением, на завтрак за обеденным столом.

Рядом с первосвященником, уклоняющимся от уплаты налогов, находились двое молодых мужчин, также бородатые, хотя и менее впечатляющие, и также одетые в серапии. Все носили пороховые ремни, что делало их похожими на статистов в старом спагетти-вестерне Серджио Леоне.[107] На стене за ними возвышался Христос на кресте. Видео из лагеря Светлых было четким, омрачавшимся лишь случайной линией прокрутки по изображению.

— Пока они спали!

— Видите ли вы трусость нынешнего Короля Лжи? Видите его в Белом доме? Видите его многочисленных собратьев-лжецов на бесполезной зеленой бумаге — они хотят, чтобы мы поверили, что это чего-то стоит? О, мои соседи. Соседи, соседи. Такие хитрые и жестокие, и их так много.

Все зубы его резко появились, мелькнув из-за дикого посева бороды.

— Но мы не поддадимся дьяволу!

Здрасте-приехали, подумал Фрэнк. Элейн думает, что у нее проблемы со мной, она должна найти Джерри Гарсия[108] здесь. Этот парень безумнее рождественского фруктового пирога.

— Дешевые трюки потомков Пилата не сопоставимы с деяниями Господа, которому мы служим!