* * *

В политике Сталин в точности следовал заветам русских царей. Мы уже упоминали, что при нем в Советском Союзе были восстановлены многие внешние атрибуты Российской империи – это касалось даже армейской и милицейской форменной одежды, а также школьной формы, которая была один в один похожа на дореволюционную гимназическую.

Вот что об этом пишет Даниэль Ранкур-Лаферьер:

«Когда Джугашвили был молодым, единственными угнетателями грузин были русские цари. Но многие исследователи характеризуют Сталина-диктатора именно как «царя». Такер говорит о «типе марксистского царя», или об «Иване Грозном двадцатого века». Бейкер называет свою публикацию «Смертельная параллель: Сталин и Иван Грозный».

Наиболее красноречивым автором по данной проблеме является один из биографов Сталина Исаак Дейчер, который говорит о склонности Сталина «имитировать» древних правителей России: «Этот исторически неизбежный процесс отражался в изменяющемся выражении сталинской политической физиономии: черты не одного, а нескольких великих царей, казалось, оживают в грузинском большевике, правящем теперь в Кремле. Одно время он проявлял черты фамильного сходства с железным царем, Николаем I. В другое время он скорее походил на прямого последователя Петра Великого: не он ли строил индустриальную Россию тем же способом, каким Петр Великий строил Санкт-Петербург, на болотах и костях строителей? А в годы Второй мировой войны он принимал позы и имитировал жесты Александра I. А в период великих чисток, когда он подавлял своих оппонентов, он все более и более напоминал Ивана Грозного, сражающегося с боярами. Его политическая полиция, отвечающая за промышленные предприятия и за тюрьмы, очень походила на опричнину, своего рода преторианскую гвардию, с помощью которой Иван защищал свою власть. В его полемике с Троцким можно проследить отдаленные черты неистового спора Ивана с князем Курбским, непокорным лидером бояр. Как и в шестнадцатом веке, жители Москвы теперь в ужасе молились, чтобы хотя бы один день прошел без казней».

Возможно, исторические аналогии Дейчера заходят слишком далеко. Но нет сомнения в том, что сам Сталин вполне серьезно воспринимал суть данной аналогии, то есть он лично отождествлял себя с древними правителями России.

…Другим кумиром Сталина был Гитлер. Картина политических и военных агрессий Гитлера в Западной Европе, Югославии, Польше и т. д. не могла не впечатлить Сталина. Он должен был слышать о высокоэффективной технике блицкрига, применяемой гитлеровскими войсками. Он был осведомлен о «Mеin Kаmpf» Гитлера с планами захвата «Lеbеnsrаum» на Востоке (Радек сообщал Луису Фишеру, что Сталин читал переведенные отрывки из этой книги). Короче говоря, до определенной степени Сталин должен был знать, что Гитлер опасен.

И все же Сталин предпочитал скорее восхищаться Гитлером, чем опасаться его. Хилгер почувствовал это, когда наблюдал за Сталиным во время переговоров в августе и сентябре 1939 года: «…тон, каким он говорил о Гитлере, и то, как он провозгласил за него тост, наталкивали на мысль, что его заметно впечатляли некоторые черты и действия Гитлера; но я не мог отделаться от чувства, что именно эти черты и поступки вызывали наибольшее неприятие среди немцев, находившихся в оппозиции к нацистскому режиму».

Даже помимо психологического процесса отождествления, Сталин должен был осознавать действительное сходство между ним и собой. Оно должно было соответствовать необходимости отождествления с агрессором. Оба они были диктаторами в своих странах. Оба требовали железной дисциплины от своих последователей. У обоих были экспансионистские и империалистические амбиции. Оба были антисемитами и т. д.

Параллель между Сталиным и Гитлером стала столь очевидной, что нападки Бухарина на фашистский режим в Германии, опубликованные в «Известиях» 6 июля 1936 года, воспринимались некоторыми как эзопова полемика против самого Сталина. Карикатура Дэвида Лоу 1936 года также проводит параллель. Она изображает Сталина сидящим за столом, на котором стоит фотография Гитлера. Сталин, держа в руках ножницы и зеркало, только что подстриг усы так, чтобы они походили на усы Гитлера. Журнал «Timе», назвав советского диктатора «человеком года» в 1939 году, многократно сравнивает Сталина и Гитлера.

Совершенно очевидно, что как в Советском Союзе, так и за его пределами чувствовали общее между Сталиным и Гитлером. Наблюдая издалека за сталинскими чистками в 1938 году, Муссолини интересовался, «не стал ли Сталин потихоньку фашистом». Гитлер, должно быть, задавал себе этот же вопрос (в своих послеобеденных речах он выражал восхищение «этим хитрым кавказцем»). По словам Антонова-Овсеенко, некоторые агенты НКВД ездили в 1933 и 1934 годах в Германию изучать методы гестапо: «Судя по результатам, стажировка оказалась весьма и весьма полезной».

Луис Фишер доказывает, что внедрение Сталиным в 30-х годах русских националистических элементов в советскую жизнь – возрождение царских чинов в советских войсках, введение орденов, названных именами царских генералов, поощрение использования в прессе великорусских националистических терминов – было сделано в подражание Гитлеру, который связал немецкий народ с немецким национализмом». [Конец цитаты].

* * *

Но Гитлер обманул Сталина – вместо того, чтобы дружить с ним, он напал на него. Эта война стоила России огромных жертв, а победа в ней стала подлинным триумфом ее героического народа. Поскольку Сталин возглавлял страну в этот тяжелейший, критический для нее период, его считают главным творцом победы, но так ли это? И какой ценой она досталась народу?

Ранкур-Лаферьер продолжает, говоря о жестокости Сталина в отношении своих же солдат:

«Поначалу жестокость была словесная. 22 июня он выплеснул свою ярость на «всю Красную Армию». В грубых выражениях он обвинил своих солдат в том, что они «предатели» и «трусы». Позже жестокость выразилась гораздо более серьезным образом. Например, он издавал приказы, которые было невозможно выполнить, или же их выполнение влекло за собой большие человеческие жертвы, чем это было необходимо. Он несколько раз запрещал отступление частей, которым грозило окружение немцами, даже когда отступление было единственным способом сохранить жизни и технику. Солдатам приказывалось кончать жизнь самоубийством, но не сдаваться.

Отношение Сталина к солдатам, которых немцы брали в плен, было совершенно иррациональным. Он не только отказался подписать Гаагскую и Женевскую конвенции, которые обеспечивали помощь Международного Красного Креста пленным, но и воспринимал возвращающихся пленных как предателей. Многие после войны были отправлены в лагеря. Тысячи были сразу расстреляны по возвращении в Советский Союз. Компетентные источники, такие, как Медведев, Солженицын, Антонов-Овсеенко, Толстой и др., приводят массу свидетельств подобных злодеяний. Сам Сталин недвусмысленно высказал свою точку зрения в интервью иностранному корреспонденту: «…в лагерях Гитлера нет русских пленных, а есть только русские изменники, и мы покончим с ними, когда завершится война».

Солдаты Сталина со временем выиграли для него эту войну (что не умаляет их собственных заслуг). Они шли в бой со словами «За Родину, за Сталина!» на устах. Особенно отчаянно они сражались за Сталинград. В этой битве, которая послужила поворотным пунктом в войне и тем самым еще больше способствовала расцвету нарциссизма диктатора, погибло 700 000 человек. На глазах Сталина стояли слезы, когда он принимал из рук Черчилля меч в честь советской победы под Сталинградом.