– Сколько же ему лет теперь?

– Три месяца тому назад ему минул двадцать второй год.

– Послушай, моя маленькая Христиночка, – сказала графиня де Семиан. – Я вполне понимаю твое горе и сочувствую ему, но не следует еще увеличивать его. Ты живешь тут как отшельница, ты любишь Габриель и Бернара, они очень привязаны к тебе. Им донельзя хочется, чтобы ты пожила с ними, и я прошу тебя хотя бы на время переехать к нам. Я уже просила об этом твою маму, и она позволила мне делать все, что мне угодно.

– Милая тетя, позвольте мне написать господину де Нансе и подождать его ответа.

– Ну, конечно, моя маленькая, – с улыбкой заметила Луиза де Семиан. – Он твой друг и воспитатель, и ты хорошо сделаешь, если посоветуешься с ним.

Графиня со своей стороны тоже написала де Нансе и через четыре дня приехала в монастырь за Христиной и Изабеллой. Христина получила нежное и ласковое письмо от своего приемного отца, в нем де Нансе слегка упрекнул девушку за то, что она ждала его разрешения, с полной надеждой говорил ей о светлом будущем, умолял ее не терять бодрости духа, уверял, что время их свидания гораздо ближе, чем она предполагает.

Габриель и Бернар с восторгом встретили свою двоюродную сестру. Саму Христину волей-неволей развлекла веселость ее кузена и кузины, ласковые заботы дяди и тети. В их доме все напоминало ей о Франсуа, о де Нансе и о тех счастливых днях, которые она в детстве проводила с ними.

Габриель, видевшая, до чего Христине приятно говорить о мелочах, имевших отношение к Франсуа и к де Нансе, сама с удовольствием вспоминала счастливое прошлое. Она подолгу расспрашивала Христину о том, как та жила в Нансе, удивлялась, что она не скучала в этом огромном уединенном доме, говорила о Паоло, о Морисе, просила ее рассказать подробности болезни и смерти бедного Сибрана.

– Удивительнее всего, – как-то заметила Христина, – что никто так и не узнал, почему бедный Морис и Адольф Гибер очутились под крышей высокого дома, на чердаке.

– Напротив, это вполне известно. Адольф сам подробно рассказал об этом Бернару, – сказала Габриель. – Помнишь, они до того плотно пообедали, что им стало нехорошо, кроме того, они были очень не в духе, а потому сговорились остаться в гостиной. Там Морис нашел забытую на камине пачку папирос и предложил Адольфу покурить. Они зажгли папиросы, не подумав затушить спички, бросили их за кисейные занавеси, которые тотчас же вспыхнули. Мальчики не могли потушить огонь, кроме того, загорелись и стены, обтянутые кисеей. Морис и Адольф пришли в ужас. Боясь выбежать через гостиную и большую переднюю, чтобы не встретить кого-нибудь из слуг, которые уличили бы их в том, что они подожгли дом, глупцы искали другой выход и вскоре заметили маленькую потайную дверь в глубине гостиной, ведущую на узкую внутреннюю лестницу. Они бросились наверх и вскоре очутились на чердаке. Тут Морис и Адольф решили, что они в полной безопасности, думая, что пожар потушат раньше, чем загорятся следующие этажи. Только когда запылал чердак, они решились спуститься вниз. Но все лестницы были уже в пламени, тогда они кинулись к окну и стали звать на помощь. Раньше, чем были исполнены приказания де Нансе, они получили страшные ожоги, в особенности бедный Морис, который несколько раз пробовал прорваться через огонь. Как странно, что Морис не рассказывал вам об этом, пока он лежал в доме де Нансе!

– Франсуа заметил, что он не любит говорить или слышать об ужасном событии, и потому никогда не позволял ему возвращаться к разговору о пожаре, – ответила Христина.

– Но ты, почему же ты не расспрашивала его?

– Я не хотела. Франсуа сказал мне, чтобы я никогда не говорила об этом с больным.

В дружбе Габриели и Бернара, в сочувственной ласке графа и графини де Семиан Христина находила отраду, которая смягчала ее горе. Без досады, но и без удовольствия встречала она у тетки соседей, которых граф и графиня принимали у себя.

Очень часто к ним приезжала семья Гибер. Адольф делал вид, что он очень близок с Бернаром, Габриелью и Христиной. Он старался казаться изящным и вежливым молодым человеком, но постоянно за глаза насмехался над всеми остальными соседями и по этому поводу у него часто происходили довольно пылкие споры с Христиной.

Добрая, снисходительная молодая девушка всегда вставала на защиту отсутствующих и своими ответами заставляла Адольфа умолкать. В особенности она не выносила, когда он позволял себе насмехаться над покойным Морисом, и однажды с такой нежностью, с таким оживлением и состраданием стала говорить о нем, что совершенно смутила Адольфа. Все нашли, что он поступил дурно, нехорошо говоря о своем умершем брате, и дружно похвалили Христину.

Эти частые ссоры совсем не отдаляли Адольфа от Христины, напротив, она нравилась ему все больше и больше. Юноша стал бывать у графини чаще прежнего и постоянно старался заводить разговоры с Христиной, но она оставалась равнодушной и холодной. Наконец однажды он попросил графиню де Семиан поговорить с ним наедине. Сказав Жизели несколько вежливых фраз, молодой человек попросил у нее руки Христины.

Сказав графине несколько вежливых фраз, молодой человек попросил у нее руки Христины.

– Я не могу распоряжаться судьбой моей племянницы, мой дорогой Адольф, – ответила графиня. – Прежде всего это зависит от нее самой, потом от ее родителей и, наконец, от де Нансе, которого она считает своим приемным отцом. Его совет и его мнение для нее важнее всего. Она необыкновенно сильно любит и уважает его.

– Дорогая графиня, – сказал Адольф, – я все же прошу вас поговорить с Христиной, будьте добры, не откажите мне в этом и сообщите как можно скорее, куда я должен написать господину и госпоже Дезорм.

– Я исполню вашу просьбу, Адольф, – согласилась графиня, – но далеко не так уверена в успехе, как вы.

– О, графиня, вы шутите, – самоуверенно ответил Адольф. – Ведь Христина – бедная девушка, которую бросили родители и воспитал совершенно чужой ей человек. Только подумать, все ее развлечения заключались в обществе противного горбуна. А потом ее заперли в монастырь. Неужели же она не будет счастлива, когда ей предложат занять приятное и независимое положение? Она неглупа, прелестна, к тому же станет богатой. Она мне нравится, поэтому я усиленно прошу вас помочь мне. В довершение всего брак с нею даст мне право называть вас тетушкой.

Адольф любезно поцеловал руку графини и ушел. Луиза Семиан с улыбкой покачала головой, велела позвать Христину и объявила ей о просьбе Адольфа.

– Что ему ответить, дитя мое? – в заключение спросила она.

– Будьте так добры, тетя, – потупилась Христина, – передайте ему, что я очень благодарю за предложение, но решительно отказываюсь от него.

– Почему, Христина?

– Я не люблю и совершенно не уважаю его, тетя.