Лошадей запрягли, вещи погрузили. Все слуги казались печальными, никто не говорил ни слова. Де Нансе, Франсуа и Паоло простились с ними, пожав каждому руку. Садясь в экипаж, Паоло закричал:

– До свидания через два года, друзья мои! Через два года я привезти вам ваших добрых господ, и вы все быть очень рады! Вы еще посмотреть чудо! Трогать, кучер, и поезжать скорее!

Коляска тронулась, покатилась и исчезла. В Нансе царила такая же печаль и уныние, как и в сердцах уехавших.

Путешествие прошло быстро, но ни красивые виды, ни очаровательный дом не могли рассеять унылой грусти Франсуа и де Нансе. Паоло, впрочем, иногда удавалось вызывать на их лицах улыбки, говоря им о Христине, вспоминая различные случаи из ее детства. Кроме того, от Христины каждый день приходили письма, каждый же день к ней летели и ответы.

Вскоре после приезда в окрестности По новая надежда стала оживлять сердце и ум Франсуа и его отца, она крепла и росла. Какая же это была надежда? Мы не знаем, но надеемся, что когда-нибудь Паоло проболтается или дальнейшие события откроют нам, в чем было дело.

Паоло держался как победитель. Вид у него был таинственный и довольный, слова полны значения. Де Нансе казался счастливым. Говоря о Христине, он не становился печальным, хотя и не переставал ее любить, и ни одним словом не объяснял перемен, происходящих в нем. Франсуа тоже делался веселее, он говорил о Христине и о будущем счастье. Переписка продолжала идти по-прежнему.

Сам Паоло писал и получал письма. Проходили месяцы… Наконец через два года после переезда в По пришли два письма: одно от Христины, другое от графини де Семиан. Отец и сын долго обсуждали их, и наконец Франсуа спросил старшего де Нансе:

– Отец, как ты думаешь, можно сегодня сказать обо всем Христине? Мне так тяжело вдали от нее…

– Да-да, друг мой, можно, вполне можно! Паоло только что говорил со мною – позволил написать ей и прибавил, что он отвечает за тебя головой!

Франсуа сильно сжал руку отца и пошел к двери, говоря:

– Отец мой, напиши и ты… И пожелай мне счастья, мне так страшно!

– Я вполне спокоен, дружок, – улыбнулся де Нансе. – Разве мы можем сомневаться в ее сердце, полном нежности?

Между тем сам де Нансе совсем не был так спокоен, как говорил. Когда Франсуа ушел, он долго ходил взад и вперед по комнате и несколько раз снова перечитывал письмо Христины, потом сел и стал писать. Пока он занимается этим, мы узнаем, что делала и о чем думала Христина в течение этих долгих для нее лет.

Оставшись наедине с начальницей пансиона, Христина осознала, что не увидит больше ни де Нансе, ни Франсуа. Она потеряла всякое присутствие духа и зарыдала с таким отчаянием, что испугала начальницу. Монахиня ласково звала Христину по имени, но молодая девушка не слышала ее. Начальница уговаривала девушку, старалась ободрить, но ее слова не проникали в сердце Христины, не затрагивали ее сознание. Не зная, что делать, аббатиса провела молодую девушку в часовню монастыря:

– Помолитесь, дитя мое, молитва облегчает всякое страдание. Вспомните вашего приемного отца и вашего брата. Постарайтесь подражать им, не увеличивайте их печали, предаваясь такому глубокому отчаянию.

Христина упала на колени и стала горячо молиться не о себе – о любимых людях. Она не просила Господа уменьшить ее страдания, она молила его только избавить дорогих ей людей от печали. Наконец Христина подчинилась судьбе, смирилась и сказала себе, что будет приходить просить поддержки у Бога каждый раз, когда ее охватит новый приступ отчаяния.

Вскоре за ней вернулась начальница, теперь Христина тихо плакала, но была спокойна и кротко пошла в комнату, предназначенную ей. Там ее уже ждала Изабелла, которая только что приехала и рассказала ей об отъезде де Нансе, Франсуа и Паоло. Она передала девушке последние слова Перонни, рассказала о печали и унынии Франсуа и его отца. Присутствие Изабеллы утешило Христину, ведь добрая няня вместе с ней печалилась и тоже любила близких ей людей.

Первые дни прошли медленно и грустно. Христина пока не получала писем, но сама писала ежедневно. Наконец пришло первое письмо от Франсуа, который тоже чувствовал себя одиноким и несчастным. На следующий день де Нансе в своем письме описал «дочке», как они устроились, с этих пор завязалась оживленная и интересная переписка.

Через шесть месяцев графиня Семиан вернулась в свое имение и прежде всего навестила племянницу, взяв с собой Бернара и Габриель.

Обе двоюродные сестры так переменились, что едва узнали друг друга. Габриель выросла так же сильно, как и Христина, у нее были черные волосы и очень яркий румянец, черные живые глаза и нежные черты. Она стала настоящей красавицей.

Бернару минуло девятнадцать лет, он тоже был добр, умен, благоразумен, но в гимназии занимался лениво, зато хорошо играл на фортепиано и замечательно писал красками. Благодаря этим двум талантам юноша думал избежать греческого и латинского языков.

Свидание обрадовало бедняжку. Они разговаривали, вернее, болтали без умолку около полутора часов. Христина много слушала, говорила мало. Ее тетка внимательно и с участием наблюдала за ней.

– Бедная моя Христиночка, – сказала она, вставая и собираясь уехать. – Куда девался твой веселый, звонкий смех, твоя прежняя живость? У тебя грустные глаза, печальная, почти страдальческая улыбка. Может быть, тебе очень нехорошо здесь, в пансионе, дитя мое? Если да, я тотчас же увезу тебя к себе. Скажи мне, дитя!

Христина обняла тетку и тихо заплакала, прильнув к ней.

– Уедем со мной, мое дитя, уедем, – расстроилась графиня. – Ужасно, что ты живешь взаперти. Переезжай ко мне.

– Благодарю вас, милая тетя, я плачу не потому, что мне было плохо в монастырском пансионе, мне очень хорошо, и я здесь настолько счастлива, насколько это возможно для меня в разлуке с теми, кого я люблю горячо и нежно, с теми, кто меня принял, воспитал, любил, делал счастливой в течение восьми лет! Сюда меня поместил де Нансе, и я останусь в пансионе столько времени, сколько он пожелает. Я плачу оттого, что живу в разлуке с ними, вдали от моего отца и брата я чувствую себя несчастной и одинокой.

– Значит, ты перестала нас любить, Христина? – спросила ее графиня.

– Я вас люблю и буду всегда любить, – ответила молодая девушка, – но это совсем другое. Я не могу вам выразить того, что чувствую, но это две совсем разные привязанности, я могу жить без вас, а без них у меня словно нет сил даже дышать.

– Да, я понимаю. Я помню, ты писала Габриели, как глубоко любишь де Нансе и Франсуа. Ну а что он, этот маленький Франсуа?

– Он все такой же добрый, такой же преданный и приветливый, как прежде, – живо отозвалась Христина.

– Да-да, я это знаю, – ответила графиня. – Ну а его рост, его горб?

– Он вырос, но его недостаток остался таким же.