Единственное, чего он никак не мог взять в толк, — это причина, по какой ему все еще не было прямо сказано о грядущем назначении. Почему господин Семенов ходил все вокруг да около, а Федор Петрович Литке и вовсе устранился от своих полномочий командира, не отдавая Невельскому простой и ясный приказ; отчего великий князь вот уже несколько дней обходился без вахтенного офицера; зачем было нужно сопровождать господина Семенова в его похождениях по балам и модным гостиным, а главное — с какой подоплекой письмо о положении матушки оказалось предъявлено ему только сейчас, хотя с момента ее ареста прошло уже около полугода: все эти вопросы, он чувствовал, являлись частями одной головоломки, решив которую он бы наверняка понял, чего от него ждут и почему не говорят об этом прямо.

Выйдя уже под утро из дома датской танцовщицы, господин Семенов и Невельской направились по улице Хеймаркет в сторону площади Пикадилли. Добраться им нужно было до Риджентс-парка, но господин Семенов, несмотря на приличное расстояние, предложил прогуляться пешком.

— Времени еще предостаточно, а хорошая прогулка нам с вами не повредит. Через несколько дней снова в море — и до самого Кронштадта гулять будем только от одного борта до другого.

Невельской молча кивнул, и они зашагали по пустынному тротуару. Газовые фонари на углах улиц еще горели, хотя где-то за домами скоро должно было взойти солнце. Торговцы овощами уже волокли свои тележки в сторону рынка. Лица их отливали той же зеленью, что и товар в повозках. Серая предрассветная дымка покачивалась над их головами между серых каменных домов, иногда опускаясь ближе к мостовой, и тогда эти люди в неопрятной одежде казались не столько людьми, сколько духами еще спящего города. Если бы не грохот колес по камню, призрачная картина была бы идеальной. Мелькающие тут и там в этой дымке публичные женщины, не успевшие скрыться в свои потайные норы, довершали ее нереальность, а их затертые помятые лица выплывали из полумглы подобно предупреждающим знакам в богатом на отмели фарватере.

После бессонной ночи в голове у Невельского было так же пусто, звонко и неприкаянно, как на площади Пикадилли в этот ранний час. Миновав ее по неровному булыжнику, спутники направились дальше на север по Риджент-стрит, а Невельской, дабы заполнить звенящую пустоту, вернулся мыслями к тому, что его волновало. Задача, которую вот-вот должны были перед ним поставить, судя по всему, превышала все привычные для него мерки и представления. Он и без того готов был служить Отчизне и флоту до последнего своего дыхания, однако сейчас это давно знакомое и понятное ему чувство умножалось приливом честолюбия и отчетливым ощущением избранности, от которых шаг его становился уверенней, осанка прямей, а лицо — еще строже.

— Куда это вы припустили, Геннадий Иванович? — подал голос господин Семенов, примеряясь к размашистой ходьбе моряка.

Ко всему прочему Невельской не просто хотел, а по-настоящему жаждал исполнить свой долг перед матушкой. Правда о самом себе, заключавшаяся в понимании сыновней его нелюбви к матери, все ближе подвигала его к решению пожертвовать собой ради нее. Шагая уже по Портленд Плейс, он пришел к выводу, что вдвойне обязан дать согласие даже на смертельно опасное дело. Врученное ему накануне письмо, скорее всего, являлось предложением, и если бы он любил мать, как любит свою мать всякое обычное человеческое существо, у него имелось бы хоть это оправдание перед самим собой. Но поскольку любви этой давно не существовало, Невельской был обязан теперь заменить ее чем-то равным по силе и красоте, и это «что-то» могло быть только одним — решительной и прекрасной жертвой.

Риджентс-парк встретил их утренним благоуханием и гвалтом птиц. На главных воротах висела тяжелая цепь, но господина Семенова это ничуть не смутило. Уверенно пройдя влево от основного входа несколько метров, он раздвинул кусты, за которыми обнаружилась приоткрытая металлическая калитка.

— Здесь теперь сад Королевского ботанического общества, — сказал он. — Публику допускают всего два раза в неделю. Так что нам вряд ли кто-нибудь помешает. Кстати, на это у наших господ шпионов, очевидно, и был расчет.

Они прошли по пустынной липовой аллее, обрамленной стрижеными изгородями. Тут и там белели массивные каменные вазы, небольшие изящные фонтаны и клумбы, заросшие светлыми весенними цветами. По сравнению с Петербургом в это же время года цветов здесь было гораздо больше.

— Атлантические течения у них тут на климат влияют, — пояснил господин Семенов, подметив задержавшийся на клумбе взгляд своего спутника. — Не в пример нашим, так сказать, пенатам. Или, напротив, как раз — в пример!

Он слегка рассмеялся, а Невельской, склонившийся, чтобы попить из готической башенки белого колодца, покачал головой.

— Да есть ли на свете хоть что-нибудь, чего вы не знаете?

— Все знать на свете, дорогой Геннадий Иванович, никому не положено. Но что до меня и Туманного Альбиона — тут уж позвольте! Здесь мы кое-чего изучили-с.

То, что он впервые за все время их знакомства употребил в своей речи словоерс, говорило, очевидно, об особенно хорошем расположении духа господина Семенова в этот момент, а также о растущем в нем уважении к своему спутнику. Видимо, Невельской вел себя именно таким образом, как от него ожидалось, и развязка их совместного путешествия была близка.

Еще через пять минут они вышли к огромному зданию, которое господин Семенов сначала назвал «Ротондой», а потом — «Колизеем». Гигантская постройка посреди парка действительно напоминала очертаниями древнеримский амфитеатр, хотя была не идеально круглой. По сути, она являла собой колоссальный в размерах многоугольник с длиной сторон примерно в семь-восемь метров. Помпезно украшенный вход обрамляли шесть колонн дорического ордера.

— Впечатляет? — От удовольствия господин Семенов даже потер руки, как будто сам имел отношение к строительству этого архитектурного колосса. — Временная, между прочим, постройка. Единственно ради наслаждения публики, так сказать.

— А что там внутри?

То ли от утренней свежести, то ли от неожиданного впечатления Невельского пробил озноб, и он, поежившись, застегнул на все пуговицы свой сюртук.

— Не спешите, Геннадий Иванович. Еще пять минут — и все сами увидите.

Войдя в здание, они оказались в полной темноте. Несколько секунд Невельской еще слышал своего спутника, но потом гулкие шаги его, бормотание и возня затихли где-то справа, и моряка охватило такое чувство, словно он выпал ночью за борт, корабль ушел своим курсом, а он остался один посреди бескрайней, бездонной и совершенно бессмысленной пустоты. В какой-то момент ему даже показалось, что его покачивает на волнах, однако это, скорее всего, было следствием ночи, проведенной без сна, и общей усталости.

Внезапно все вокруг осветилось. Беспощадное сияние ослепило Невельского, он крепко зажмурился и через мгновение услышал смех приближавшегося к нему господина Семенова.