— Шени дэда ватирэ![43] Что за чушь! — проговорил он наконец. — Как еще провести встречу с "племянником" – если "не проникая"?

— Разговор в пользу бедных! — отрезал "дядя" и теперь, распалившись, стал наседать на него: – Известно ли вам, любезный, что для произведения каждого из этих действий необходим отдельный спецдопуск? Согласно инструкции за номером сто тринадцать – "сэ" от тысяча девятьсот тридцать девятого года! Вам такая инструкция ведома?.. То-то же!.. И в Совбезе, что ли, не ведомо, вы хотите сказать?.. А для получения оного спецдопуска надлежит иметь: а) документик, что проинструктированы пожарной охраной (а то, с вас станется, спалите мне тут все к чертям собачьим – кому в этом случае прикажете отвечать?)… Вон, даже у Афанасия имеется. Афоня, верно я говорю?

— А як же? — Афанасий извлек из-под своей ушанки и потряс в воздухе какой-то мятой, засаленной бумажкой. — Усё як у аптике.

— Вот, видели?.. Далее – б) медсправку о прохождении санитарного контроля… Вы, любезный, кажется, в Африке недавно изволили какое-то задание выполнять, в тюрьме ихней свое отбыли, с людоедами тамошними панибратствовали, а у них там лихорадка, СПИД и прочие мерзости. Еще заразите мне "Племянника" – и по вашей милости вся операция "Рефаим" псу под хвост! А он вдобавок мне весь Центр перезаразит, — и Орест Северьянович бросил сострадательный взгляд на изрядно побледневшую Лайму.

При этих словах Любаня Кумова тоже посмотрела на Лайму с нескрываемым злорадством, а та на меня – испуганно и с укором.

— Наконец, — продолжал "дядя", — самое главное – пункт в) надлежит представить свидетельство об отсутствии контактов с иностранцами. А? Где оно? Сколь я понимаю, с этим у вас обстоит более чем затруднительно, не так ли?.. И вот вы, майор Судаков… — в голосе Ореста Северьяновича теперь уже превалировал обличительный тон, — …даже не озаботившись проставить печати по должной форме… пользуясь халатностью охраны… — Он посмотрел на маршала: – О чем еще, я так полагаю, нам предстоит служебное разбирательство со всеми отсюда вытекающими…

Корней Корнеевич лишь кивнул внушительно. Величественный, седовласый, он возвышался над этой схваткой, как Бог Саваоф.

— Вы!.. — на миг "дядя" даже захлебнулся праведным негодованием.

— …Аки вор в нощи… — повторил Снегатырев.

— Именно!.. И вы мне тут еще осмеливаетесь!.. Это притом, что мы, сироты, кое-чем тоже располагаем!.. Бумагу – с печатью! — от Администрации видеть уже изволили, — это раз!.. — Он достал еще одну бумажку: – А вот из минобороны – это два! На подпись, на подпись посмотрите! И уж на печать заодно!.. А вот из ФСБ – три!.. — Он как из воздуха выхватывал бумаги одну за другой, подобно опытному картежнику, приберегшему козыри на самый конец игры. — А это, пожалуйте, из Седьмого управления. А это – от комитета Верхней палаты. А это – от Нижней… С печатями, с печатями, не сомневайтесь!.. А это… На подпись посмотрите – сами увидите! Мало вам? Тогда извольте – пожалуйста вам еще!..

Лицо Готлиба с каждой секундой приобретало все более тоскливое выражение, было видно, что в душе он постепенно сдает свои позиции.

— Ладно, — перебил он наконец "дядюшку", поскольку подобных бумаженций у того, наверняка, имелся еще целый ворох, — предположим… И чего же вы в таком случае добиваетесь?

"Дядя" и Снегатырев обменялись язвительными улыбками.

— Они не понимают, — пропел Орест Северьянович. И рявкнул: – А того, милостивый государь, что пора вам и честь знать! Погостевали незванно – хватит! — Он указал рукой в сторону двери: – Па-апрошу!

Козлобородый посмотрел на меня:

— Ну, коли так… — Он взял меня за руку. — Что ж, пойдемте, молодой человек.

— А вот это уж дудки! — воскликнул "дядя", заслоняя собой проход. — Размечтался он, понимаешь!.. Нет, племянник покеда останется с нами!.. Давай-ка, вали по добру по здорову к людоедам своим, а то, хоть мы люди и терпеливые, но можем, в конце концов, и – взашей!..

Его натиск, однако, лишь вернул козлобородому педагогу утерянное было самообладание.

— Интересно, как вам это удастся? — не стронувшись с места, спросил он.

— Та-ак!.. — произнес Орест Северьянович. — Уговоры не подействовали. Подчиняться старшему по званию, стало быть, не желаем… Что ж, в таком случае можно и по-другому… — И с этими словами он повернулся к открытой двери: – Эй, ребята! Давайте-ка помогите ему!

Послышался мерный стук – первым в кабинет вступил одноногий. За ним так же неторопливо следовал однорукий, щупая пальцем остроту своего кованого крюка.

— Объясните-ка товарищу, в чем он не прав, — сказал "дядя", посторонившись, чтобы пропустить инвалидов. — Только поаккуратней, а то знаю я вас. И главное дело – мне мальца не попортите.

С нехорошими ухмылками на лицах инвалиды молча продолжали надвигаться. Несмотря на их увечность, получалось это у них вполне впечатляюще. При своей малочисленности, они каким-то образом наступали широким фронтом, чувствовался боевой опыт этой старой гвардии. Уж не знаю, как там у моего Готлиба дело обошлось с африканскими людоедами, но тут ситуация была явно пиковая.

Однако и Козлобородый оказался не робкого десятка. Он вдруг стал меньше ростом – это оттого, что присел в восточной боевой позе, — зато руки его стали вдруг длинны как-то неправдоподобно, и ими он начал выделывать некие пасы, которые мне доводилось видеть лишь в фильмах о кунфу с Брюсом Ли.

Что произошло вслед затем, едва ли кто-либо успел заметить. Когда увечные были уже совсем рядом с Готлибом, он вдруг взвизгнул как-то по-кошачьи: "Кия-я!" Что-то мелькнуло в воздухе, что-то обо что-то ударилось… В следующий миг Козлобородый уже спокойно стоял в прежней боевой позе, только в руке у него теперь была деревяшка – обломок протеза одноногого, сам же одноногий был распростерт на полу и ерзал на спине, не находя дополнительной опоры, чтобы встать. Столь же беспомощен был и его однорукий боевой сотоварищ. Страшный крюк ветерана глубоко вонзился острием в корпус компьютера, прочно застрял там, инвалид отчаянно и безрезультатно силился освободиться, сыпались искры, пахло горящими хлорвиниловыми проводами.

Все подались к стенам. Лайма тихо ойкнула, взвизгнула Любаня Кумова. Афанасия вовсе не стало видно за маршальской спиной, он угадывался там лишь по доносившемуся запаху портвейна. Не было видно и Елизаветы Васильевны – то ли тоже спряталась за чью-то спину, то ли вовсе покинула место позора этой старой гвардии.

Одному только Оресту Северьяновичу, хотя и несколько побледневшему, каким-то чудом удалось сохранить самообладание.

— Та-ак!.. Вы, стало быть, так?.. — промурчал он. И добавил, обращаясь к Снегатыреву: – Пообучали их там, архаровцев, на нашу голову! Сколько говорил – свой спецназ давно надо бы завести!.. Ничего, ситуация под контролем. — И снова крикнул в дверь: – Эй, ребятки! Готовы, второй эшелон! Захо-ди! Не оплошай!