К 1929 году они завершили исследования. Хьюмасон, человек легкий, ничего не имел против того, чтобы Хаббл, этот видавший виды боксер и герой войны, опубликовал результаты лишь под одной, своей, фамилией (впрочем, печатно отдав должное и «большой поддержке» со стороны своего «ассистента» Милтона Хьюмасона). В статье приводилась аккуратная таблица, показывавшая, насколько далеко от нас располагаются 24 различные галактики. Кроме того, сообщались наиболее впечатляющие результаты по части того, как сдвиги в окраске этих объектов позволяют определить скорость их движения. Данные отличались немалой разрозненностью, но основной посыл казался вполне ясным: галактики разлетаются от нас, и чем дальше они от Земли, тем быстрее разгоняются.

Поскольку представленные доказательства были полнее, чем у кого-либо еще, а также благодаря убедительному голосу Хаббла и его умению создавать себе рекламу, о работах американцев узнало множество людей – и в США, и в Европе. О такой паблисити скромные Annales de la Société scientifi que de Bruxelles, в свое время опубликовавшие статью Леметра, могли только мечтать.

Новость пересекла Атлантический океан и настигла Эйнштейна в Берлине. Что ж, этому он сопротивляться уже не мог.

И тогда Эйнштейн дал всем понять, что лямбда умерла. Ее убил Хаббл – или, по крайней мере, он придал авторитетности открытиям, которые показывали: в этом параметре больше нет необходимости. Исходное уравнение Эйнштейна вновь засияло во всей своей первозданной красоте. Но душа Эйнштейна так никогда и не оправилась от этого потрясения.

* * *

Путешествовать в то межвоенное время было потруднее, чем сегодня. Лишь через два года Эйнштейн сумел добраться до Калифорнии. Он долго плыл на пароходе – сначала до Нью-Йорка, а потом через Панамский канал. Ему хотелось лично воздать должное Хабблу. Но и ему тоже воздали должное. Когда они с Эльзой в декабре 1930 года прибыли в Калифорнию, их судно встречали тысячи восторженных местных жителей, бесчисленные фотографы и даже оркестр, исполнивший песню, специально написанную в честь Эйнштейна.

Если Хаббл и раньше был вполне доволен, всего лишь притворяясь героем войны и чемпионом по боксу, то теперь, когда он оказался рядом с величайшим физиком мира, его гордость не знала удержу. Он рассылал приглашения на встречи с Эйнштейном почти всем сколько-нибудь значимым астрономам США. Эльза сводила мужа на огромное количество обедов с голливудскими звездами, отбирая эти мероприятия весьма эффективно, хотя и не очень вежливо: приглашения лились рекой, она все их принимала, а затем, в последнюю минуту, сама решала, какой из одновременных банкетов муж сочтет более престижным, и отказывалась от прочих. Однако приглашения от главных голливудских знаменитостей всегда воспринимались благосклонно. Эйнштейн посетил голливудскую премьеру «Огней большого города» вместе с Чарли Чаплином, звездой фильма. Разумеется, их окружали толпы поклонников и фотографов.

Эйнштейн и Чарли Чаплин на премьере «Огней большого города» (январь 1931 г.). Когда Эйнштейн осведомился у него, что означает весь этот ажиотаж, Чаплин кратко ответствовал: «Ничего».

Хаббл понимал, что на его собственное приглашение Эйнштейн непременно откликнется. Когда настал долгожданный день (29 января 1931 года, четверг), Хаббл оделся с большой тщательностью: как следует начистил ботинки; облачился в свои лучшие «оксфордские» брюки гольф (длиной чуть ниже колена, с широкими штанинами, которые снизу стянуты манжетами) и твидовый пиджак, захватил трубку, наверняка в последний момент проверил галстук, – и вот он был готов.

Посетителей обычно доставлял на вершину горы Вильсон старенький грузовичок, громко стрелявший глушителем. Ради Эйнштейна неугомонный Хаббл нанял изящный прогулочный седан «Пирс-эрроу». Фотографы и репортеры с киноаппаратами, проталкивавшиеся поближе, чтобы запечатлеть Эйнштейна и его жену в этом роскошном авто, видели рядом с великим физиком, справа, лучащееся неимоверным довольством лицо Эдвина Пауэлла Хаббла.

Он не отлипал от Эйнштейна в течение получаса, пока машина преодолевала крутые повороты дороги, карабкающейся вверх, да и позже, когда они осматривали 150-футовой высоты башню, где располагался солнечный телескоп (впрочем, встревоженному Хабблу ненадолго – и неохотно – пришлось расстаться с почетным гостем, когда тот отправился наверх в открытом одноместном лифте: тонкий трос тянул кабину на высоту 15-этажного дома). Когда же Эйнштейн благополучно спустился с верхушки башни (тем самым избежав газетных заголовков «Величайший гений мира погиб из-за некомпетентности астронома»), Хаббл уж больше не отпускал его. Он ни на минуту не отходил от Эйнштейна, пока они посещали главное здание обсерватории, а также помещения, где находились другие телескопы. И вот настала пора вступить под громадный купол, там размещался гигант со 100-дюймовым зеркалом. Едва Эйнштейн начал ловко взбираться по лесенке на самый верх (внизу порой открывался красивый вид на Лос-Анджелес, чья отдаленность устрашала), Хаббл тут же стал карабкаться рядом с ним. Фотографы остались внизу, бешено щелкая затворами. «Он буквально просочился туда, – позже написал один из коллег Хаббла. – Ему хотелось, чтобы его сфотографировали именно там, рядом с великим человеком».

После ужина, когда солнце наконец зашло и стали видны звезды, Хаббл препроводил Эйнштейна обратно под купол стодюймового телескопа, на сей раз уже не с целью съемки для прессы, а чтобы посмотреть в этот оптический прибор на планеты, туманности и звезды. И только Хаббл знал, что для него стало главным удовольствием – помогать Эйнштейну или знать, что Шепли придется в ближайшие дни прочесть об этом в газетах (ибо ему Хаббл почему-то «забыл» отправить приглашение).

Хаббл любил славу, однако все-таки не был таким уж эгоистом и понимал, что будет нечестно, если в торжествах того знаменательного дня не примет участия и Хьюмасон. Когда он рассказал Эйнштейну, что вот этот чер-ртовски отменный парень выполнил съемку для последующего расчета красного смещения (то есть получил те самые данные, которые показали, как быстро движутся галактики), Эйнштейн тут же устроился рядом с Хьюмасоном в еще одном из помещений обсерватории, дабы изучить исходные фотопластинки. Как мы помним, Эйнштейн провел немало лет в Бернском патентном бюро. Он всегда обожал мастерить, к тому же его отец и дядя, разумеется, всю его юность были буквально погружены в инженерное дело. Эйнштейн всегда с уважением относился к людям, умеющим работать руками. А у Хьюма-сона руки были такие же грубые и мозолистые, как и у Эйнштейна в молодости, когда он много занимался физическим трудом. Когда они уселись просматривать снимки, Эйнштейну стало ясно: этот человек не относится к своей работе спустя рукава – он работает честно, на совесть. Смещения не вызывали никаких сомнений. Целые галактики разлетались в стороны – с неуклонно возрастающей скоростью.

На следующий день, в библиотеке обсерватории, при огромном стечении фотографов и репортеров, Эйнштейн принес публичное покаяние. Читая свои записи вслух, на своем по-прежнему не очень-то совершенном английском он объявил: «Новые наблюдения Хаббла и Хьюмасона… касающиеся красного смещения света в отдаленных туманностях, заставляют предположить, что общая структура Вселенной не статична. Теоретические изыскания, предпринятые Леметром… демонстрируют гипотезу, которая хорошо вписывается в общую теорию относительности».