Ни Фрэнси, ни Кэти так и не узнали о том, что Сисси побывала в школе. Но Фрэнси больше никогда не переживала того позора, который случился с ней, и пусть мисс Бриггс не прониклась к ней приязнью, но и мучить перестала. Конечно, мисс Бриггс понимала, что слова той женщины, скорее всего, чушь. Но стоит ли рисковать? Она не любила детей, но ведьмой не была. Ей не хотелось, чтобы у нее на глазах ребенок упал замертво.

Спустя несколько недель Сисси попросила девушку со своей фабрики написать открытку Кэти. Сисси умоляла сестру забыть прошлое и разрешить ей хотя бы изредка видеться с детьми. Кэти оставила открытку без ответа.

Мария Ромли пришла, чтобы замолвить слово за Сисси.

– Что за кошка пробежала между тобой и сестрой? – спросила она у Кэти.

– Не могу тебе сказать, – ответила Кэти.

– Способность прощать – главная драгоценность, – напомнила Мария Ромли. – А нам обходится даром.

– У меня другое мнение на этот счет, – возразила Кэти.

– Вижу, – кивнула мать. Она глубоко вздохнула и ничего не сказала.

Кэти ни за что не призналась бы, но она скучала по Сисси. Ей не хватало ее непобедимого здравого смысла, ее умения просто решать сложные проблемы. Эви никогда не упоминала про Сисси, когда навещала Кэти, и Мария Ромли тоже не делала этого после той неудачной попытки примирить дочерей.

Новости про сестру Кэти узнавала через репортера, официально аккредитованного при семействе, – через страхового агента. Все члены семьи Ромли были застрахованы в одной компании, и один и тот же агент еженедельно обходил всех сестер, собирая оброк из десятицентовиков и пятицентовиков. Он приносил новости, разносил слухи, передавал послания. Однажды он сообщил, что Сисси снова родила ребенка, но не успела его даже застраховать, потому что он прожил всего два часа. Тут Кэти наконец-то раскаялась в том, что была так сурова с бедняжкой Сисси.

«Когда будете у сестры, скажите ей, чтобы не обходила нас стороной», – попросила она страхового агента. Страховой агент передал весточку, означавшую прощение, и Сисси снова стала частым гостем в доме Ноланов.

20

Кэти объявила войну вшам и разным инфекциям в тот день, когда ее дети пошли в школу. Схватка была яростной, решительной и успешной.

Из-за школьной тесноты дети становились переносчиками вшей и заражали ими друг друга. Ни в чем не повинные, они подвергались самой унизительной процедуре, которую только можно представить.

Раз в неделю в класс приходила школьная медсестра и вставала спиной к окну. Девочки выстраивались в очередь, и, когда очередь подходила, каждая поворачивалась, поднимала вверх тяжелые косы и наклонялась. Медсестра проводила по волосам тонким длинным прутом. Если обнаруживала вшей или гнид, приказывала девочке отойти в сторону. В конце осмотра парии должны были стоять перед классом, пока медсестра читала лекцию о том, что эти девочки заразны и их следует остерегаться. После этого неприкасаемые освобождались на день от занятий, им приказывали: купить в аптеке Кнайпа «синюю мазь» и обработать голову. Когда девочки появлялись в школе, над ними начинали издеваться. Каждую жертву провожала до дома вереница, которая распевала: «Вшивая, паршивая! Учительница сказала, ты вшивая! Сиди дома, вшивая! Сиди дома, вшивая!»

Если девочку, у которой обнаружили вшей, при следующем осмотре признавали чистой, то она, в свою очередь, начинала мучить тех, кому вынесли приговор, позабыв о собственных недавних страданиях. Личный опыт не учил девочек сочувствовать другим. Получалось, что они страдают без всякой пользы.

У Кэти дел было невпроворот, в ее жизни не оставалось времени для новых проблем. Когда Фрэнси в первый же день, придя из школы, сообщила, что у девочки, которая сидит рядом, по голове ползают букашки, Кэти немедленно приняла меры. Она помыла голову Фрэнси едким желтым хозяйственным мылом, с которым обычно делала уборку, причем терла кожу до красноты. Утром она смочила расческу керосином и заплела Фрэнси косы так туго, что у той проступили вены на висках. После этого велела держаться подальше от газовых горелок и отправила в школу.

От Фрэнси пахло на весь класс. Ее соседка отодвигалась от нее как можно дальше. Учительница передала через Фрэнси записку родителям, в которой запрещала смазывать ей голову керосином. Прочитав ее, Кэти заметила, что они в свободной стране, и продолжила действовать по своему разумению. Раз в неделю она мыла голову Фрэнси желтым мылом, каждый день смазывала волосы керосином.

Когда в школе разразилась эпидемия свинки, Кэти ополчилась против заболеваний, передающихся контактным путем. Она сшила два фланелевых мешочка, положила в каждый головку чеснока и повесила мешочки на шнурках детям под рубашки, так Фрэнси с Нили и ходили в школу.

От Фрэнси за версту разило керосином и чесноком. Все обходили ее стороной. Даже в переполненном школьном дворе ее всегда окружало пустое пространство. В битком набитых трамваях люди шарахались от детей Ноланов.

Но ведь метод действовал! То ли колдовская сила чеснока помогала, то ли его запах убивал микробов, то ли удавалось избежать контактов с инфицированными детьми, потому что никто к Фрэнси близко не подходил, то ли просто они с Нили от рождения обладали хорошим иммунитетом – об этом можно только гадать. Однако факт остается фактом: за все годы учебы дети у Кэти ни разу не болели. Даже обычной простудой. И вшей у них тоже никогда не водилось.

Фрэнси, конечно, сделалась изгоем, все ее дразнили из-за того, что она воняла. Но к одиночеству ей было не привыкать. Она с малых лет гуляла одна и считалась «странной». Так что не слишком страдала.

21

Фрэнси нравилось ходить в школу, несмотря на злобу, жестокость, оскорбления, с которым сталкивалась там. Заведенный распорядок, когда все одновременно делали одно и то же, внушал ей спокойствие. Она чувствовала себя составной частью целого, участником сообщества, которое под общим руководством движется к общей цели. Все Ноланы были индивидуалисты. Для них имело значение только то, что позволяло жить, оставаясь внутри собственного мира. Они следовали своим собственным правилам. Они не принадлежали ни к какой социальной группе. Для индивидуалиста такая независимость – идеальный образ жизни, но ребенка она порой приводит в замешательство. Поэтому в школе Фрэнси обретала какую-то надежность и почву под ногами. Пусть тамошний порядок был жесток и уродлив, но в нем присутствовали смысл и цель.

Школа не была совсем уж беспросветным кошмаром. Каждую неделю случались моменты великого счастья и продолжались целых полчаса: в класс Фрэнси приходил мистер Мортон, он учил музыке. Его назначили преподавать музыку во всех школах района. Он приходил, и начинался праздник. Во фраке, с пышным галстуком, такой энергичный, стремительный, радостный – полный жизни, – что, казалось, Бог спустился с небес. Он был добрый и весело-галантный. Он понимал и любил детей, и они обожали его. Учительницы души не чаяли в нем. В те дни, когда он приходил, в классе царила атмосфера карнавала. Учительницы наряжались в лучшие платья и становились чуточку добрее. Иногда завивали волосы и душились. Вот что мистер Мортон творил с этими женщинами.