Она в подробностях передала Владимиру беседу с Михалычем и торжественно вынула из сумки папку с тетрадью.

Читать ее решили вслух, дабы не тратить лишнего времени. И право это, как первооткрывательница, присвоила себе Надежда, чтобы хоть на малую долю секунды узнавать раньше Владимира то, что там написано. Читая, она мысленно видела исключительно незнакомку из своего сна, которую ассоциировала с девушкой на портрете, и постепенно вошла в образ. Будто вела повествование от ее лица.

Владимир не столько вслушивался в смысл произносимых Надеждой фраз, сколько любовался ею. Взволнованная, с горящими глазами и прерывающимся голосом, она чем-то неуловимо напоминала даму в сером платье. «Наверное, своей одухотворенностью и надеждой на чудо, – решил он. – Какая же она ранимая, восприимчивая и трепетная. Такую невзначай обидишь, а потом не простишь себя до гробовой доски…»

– Все, – тихо произнесла Надежда и, закрыв тетрадь, положила на нее ладонь. – Что скажешь?

Владимир сделал вид, что погрузился в размышления. Он слышал далеко не все, но суть уловил.

– Говорят, существует всего пара десятков сюжетов сказок или преданий, и они кочуют от одного народа к другому. Вряд ли когда-либо удастся выяснить, кому принадлежит пальма первенства. Молодой столичный повеса соблазнил провинциальную барышню, а потом бросил. Она погоревала, погоревала да и утопилась, или ушла в монастырь, или просто делась неизвестно куда. Взять хотя бы «Бедную Лизу» Карамзина…

– Нет, «Бедную Лизу» мы брать не будем. И потом, почему обязательно бросил? – решительно возразила девушка. – Давай лучше отметем из прочитанного то, что может быть откровенным вымыслом, и оставим то, что похоже на правду.

– Давай, – охотно согласился Владимир и ближе придвинулся к Надежде, ну, наверное, чтобы удобнее было отграничивать правду от вымысла, даже для убедительности достал из нагрудного кармана рубашки карандаш, с которым никогда не расставался.

– Портрет девушки с медальоном и сам медальон, реально существующий, – это раз, – сказала Надежда и выжидательно посмотрела на молодого человека.

Тот кивнул, соглашаясь.

– И то и другое находится в одном доме. В доме тетки Нилы, предки которой жили тут неведомо с каких времен. Это два.

Владимир опять кивнул.

– Напротив находилась загородная усадьба помещиков Самойловичей, к которым в то же время, в какое приблизительно был написан портрет, приезжал племянник из Санкт-Петербурга.

На этот раз молодой человек покачал головой, изображая сомнение.

– Я бы сказал, что это несколько притянуто за уши. – Увидев, как Надежде не хочется расставаться с этой идеей, он сдался и произнес: – Ну, допустим. Только знаешь, что меня смущает?

– Нет.

– Платье…

– Платье? – удивленно переспросила девушка.

– Да, платье. Твои предки были купеческого сословия, а девушка на портрете одета как знатная дама, дворянка…

Надежда хлопнула себя ладонью по лбу, как если бы ее посетило откровение.

– Все верно, – выдохнула она, распахнув до невозможности глаза. – Это было не мимолетное увлечение, не короткий роман, а самая настоящая любовь, которая выше сословных предрассудков!

Владимир был потрясен ее неожиданным выводом.

– Откуда ты это взяла?

– Оттуда. Сам же сказал про платье. Они жили вместе, и он одевал ее как ровню себе, и портрет своей возлюбленной заказал не какому-то местному мазиле, а настоящему художнику, может, даже этому твоему Рокотову…

– Положим, не моему, а…

– Не перебивай, – осадила его Надежда. – Потом их переплетенные инициалы на медальоне. Это свидетельствует о том, что они собирались быть вместе долго-долго…

– Но что-то или кто-то им помешал, – закончил Владимир.

– Ой, как не хочется об этом думать, – вздохнула девушка.

– Вот и не думай. Давай представим, что у них все сложилось распрекрасно и они умерли в один день, на одной подушке, прожив вместе лет эдак сто.

– А камень? – спросила Надежда. – С ним как быть?

– Какой такой камень?

– Да тот, что прозвали «Девичьи слезы». Помнишь, о нем еще в тетрадке упоминалось? Ну, вроде та девушка приходила к обрыву, садилась на камень и плакала над своей печальной судьбой, а потом бросилась вниз и утонула…

– Мало ли чего бабки насочиняли, – отмахнулся Владимир. – Да и не могла она утонуть: под обрывом воды воробью по колено.

– Может, и так, только камень-то существует, – сказала Надежда и вскочила с места. – Пойдем покажу.

Как же не хотелось Владимиру покидать насиженное кресло подле очаровательной девушки, от которой исходил такой приятный переливчатый аромат, в котором угадывались и запахи луговых цветов, и свежесть утреннего ветерка, и… Словом, молодой человек так расчувствовался, так разнежился, что готов был, лишь бы не двигаться с места, горы свернуть. Или еще какую глупость несусветную совершить. Настолько настоящий миг показался ему прельстительнее самой таинственной и романтической легенды.

Но Надежда уже манила его за собой. Они вышли из дому и пошли по тропинке к обрыву. На самом его краю росла береза, отчаянно цепляясь корявыми корнями за песчаную осыпающуюся почву. Но стоять ей осталось так года два от силы, а потом вода и ветер сделают свое черное дело, и дерево рухнет вниз.

– Ну и где твой камень? – спросил Владимир, оглядываясь по сторонам.

В пределах видимости наблюдались только несколько берез, пара молодых сосенок и кусты орешника, с темно-зелеными зарослями ландышей возле корней.

– Там, – торжественно произнесла Надежда, подходя к обрыву и указывая куда-то вниз.

– Ты бы лучше отошла от края, – посоветовал Владимир и не без опаски взглянул туда, куда показывала девушка.

В воде, шагах в пяти от берега, действительно виднелся впечатляющего размера розовато-серый валун.

– Когда-то, как утверждают, он лежал наверху, но со временем скатился вниз, – пояснила Надежда. – Тетя Нила рассказывала, что раньше место это было достаточно глухое, безлюдное. Девушки любили приходить сюда, садиться на этот камень и выплакивать свои обиды и горести. Но наша девушка, наверное, была первой. Ты только представь: сумерки, завораживающая гладь реки, в которой отражаются первые звезды, тихий плеск волн и вокруг ни души. Только ты одна со своим горем…

– Впечатляет, – пробормотал Владимир. – Но все могло быть и не так.

– Нет, так, – возразила она. – Даже меня с подругой тянуло сюда, когда нам хотелось доверить друг другу самое сокровенное. Знаешь, всякие подростковые тайны и переживания, которые воспринимаются как ужасно серьезные. Да они такие, по сути, и есть с учетом возраста и приоритетов. И вот мы спускались по круче вниз, забирались на камень и говорили, говорили. Иногда плакали, так сладко, так самозабвенно…