— Юрко, это я… Юхим…

Лязгнул засов, и на крыльцо вышел длинный худой мужчина в кальсонах. Каленчук, не здороваясь, протиснулся мимо него в сени, зашептал:

— У вас никого?

— Заходи, — закрыл дверь хозяин. — Я и Марта… Спит… Сейчас разбужу ее…

— Постой, со мной еще двое, открой ригу и вынеси полушубок, люди устали, поспят на чердаке.

Это сообщение не обрадовало хозяина, он немного постоял, переступая босыми ногами, хотел что–то сказать, но раздумал. Вынес полушубок, какое–то тряпье. Полез на чердак стелить, а Каленчук пошел звать своих.

— Есть будете? — спросил Юрко так, что, если бы кто–нибудь и хотел, отказался бы.

— Не голодны, — пояснил Отважный, — ужинали.

После ночевок в лесу, под дождем, мягкая постель на сене показалась роскошью — заснули сразу. Юрко Демчук запер ригу, постоял немножко на дворе, прислушиваясь, почесал подбородок и ушел в хату.

Марта спала, устав за день, и не слышала ни стука в окно, ни разговора мужчин в сенях. Не проснулась и тогда, когда Юрко вернулся. А тот сел на край постели, скрутил цигарку, покурил в тяжелом раздумье и коснулся плеча жены.

— Чего тебе? — сразу проснулась та.

— Юхим пришел…

— Какой Юхим? — не поняла спросонья Марта.

— Какой же еще!..

— И где же он? — Марта села в постели.

— На чердаке в риге.

— Почему не пригласил в комнаты?

— Не знаешь почему? И пришел не один, с ним еще двое…

— Из лесу?

— А то откуда же…

— Помилуй нас боже! — перекрестилась Марта. — Вооружены?

— С автоматами.

— Ну и что же ты?

— «Что»! «Что»! — разозлился муж. — Вынес полушубок…

— Но ведь, Юрко, если их сцапают, и нас…

— Сибирь… — объяснил муж. — За пособничество.

— Может, переночуют и уйдут?

— Может…

— Брат все–таки… — покачала головой Марта. — Родная кровь…

— Не было у нас хлопот! — сокрушенно сказал муж и снова полез за табаком.

— Вот что, — решила Марта, — мне неприлично, а ты предупреди. День–два пускай пробудут. Село у нас спокойное, хата с краю — никто не заметит. А потом пусть уходят…

— Пусть уходят! — повторил муж веселее. — У нас и своих забот хватает…

Легли, но не спали. Так и не закрыв глаз, встали, когда начало светать.

Юхим проснулся, когда Марта вышла доить коров. Сон еще дурманил голову, но превозмог себя и спустился с чердака к сестре. Марта давно уже не видела брата и прослезилась.

— Сдал ты, Юхим, — посмотрела с жалостью, вытирая слезы краем платка.

— А ты все такая же молодая, — повернул он сестру лицом к свету, — молодая, красивая.

— Где уж нам! — махнула рукой Марта.

Брату ее слова запали в душу.

Юхим всегда любил ее — единственную сестру — и помогал ей с Юрком. Никому не дал бы и гроша ломаного, а Марте, как завещали родители, выделил приданое, даже прибавил немного от себя — мол, Юхим Каленчук не такой уж скряга, как утверждают злые кумушки. Выдал Марту за мужчину старше ее, но с достатком. Конечно, Юрко не мог равняться с ним, Каленчуком, но землю имел, сам не жалел рук и еще нанимал батраков на сезонные работы. Марте Юрко нравился — высокий, красивый, спокойный и сильный. Руки большие, жилистые.

Отгуляли свадьбу, пути брата и сестры разошлись, но время от времени Юхим заезжал в прикарпатское соло, где жили Демчуки. Приезжал не с пустыми руками, покупал Марте разные обновки, а потом, когда родился Федько, начал баловать племянника. Своих детей у Юхима не было, и Федька́ любил, как родного сына. Похлопотал где надо, дал взятку — и устроил племянника в гимназию.

— Пусть растет своя украинская интеллигенция, — любил он повторять, — не все нам под поляками ходить.

Юхимова заслуга была и в том, что, когда во время войны сгорела Юркова хата, Демчуки быстро отстроились.

Марта смотрела на брата, и ее мучило двойственное чувство. От Юхима когда–то зависел их достаток, знала, что брат любит ее, но ведь теперь он — бандеровец, а укрывательство бандеровцев — преступление. В конце концов, можно было бы и рискнуть, но Федько уехал сдавать экзамены в институт, и если кто–нибудь узнает и донесет… Марте стало страшно, она закрыла глаза, чтобы не видеть брата. «Более мой, за что ты так тяжко караешь рабов своих?» Незаметно перекрестилась, отвернувшись к корове, и снова принялась доить.

— Поспал бы еще… — сказала просто так, лишь бы хоть как–то начать разговор.

— Еще посплю! — согласился Юхим. — Мне надо поговорить с Юрком. Позови его, я из хлева не буду выходить.

— Лишь бы не заметил кто… — согласилась Марта. — Вот подою и позову.

— Как Федько?

— Ой, ты не знаешь! — оживилась Марта. — Федько наш окончил школу и уехал поступать в политехнический.

— Инженером, значит… — не одобрил Юхим. — А я надеялся его на врача выучить.

— Я уж так уговаривала, так уговаривала, — пожаловалась Марта, — не хочет…

— Ну что ж, пускай будет инженер… — вздохнул Юхим. — Хотел бы его увидеть.

Марта чуть не сболтнула, что Федько обещал приехать в воскресенье, но вовремя прикусила язык. Сегодня только понедельник, прятать их шесть дней — можно с ума сойти.

— Федя большой стал, — сказала она с гордостью, — весь в отца!

— Вот, — Юхим вытащил из кармана золотые часы, — отдашь ему. Мой подарок студенту.

Марта взяла, обтерла полотенцем.

— Какие красивые! — обрадовалась. — Большое спасибо.

Внезапно подумала: наверное, краденые. На секунду сделалось стыдно, но все же спрятала в карман: кто знает, может, и не краденые. Да и стоит ли думать об этом. Вещь дорогая, и Федько будет доволен.

— Так я сейчас позову Юрка. — Она подхватила подойник и убежала в хату.

Юхим стоял нахмурившись: не понравилась чрезмерная суетливость Марты. Привык видеть сестру ласковой, уравновешенной, а тут… Правда, времена такие, что и сам дьявол не разберет, что делается с людьми. Может, и сам он изменился. Да не «может», а точно. Что осталось в нем от прежнего Юхима Каленчука? Кожа да кости… Когда–то приезжал сюда на пароконной бричке — все село выходило на коней смотреть, — а сейчас нищий, в стоптанных сапогах и в прожженной ватной телогрейке. И никто не знает, что в поясе у Юхима зашито столько, что хватит не на одну бричку…

В полуоткрытую дверь боком протиснулся Юрко. Юхим достал мятый клочок бумаги, критически посмотрел на него.

— Тетрадь у тебя найдется? — спросил он.