— Остановись на минутку…

Тот подрулил к кювету, и тогда Каленчук ударил его рукояткой вальтера по голове. Парень повалился к рулю, и Каленчук ударил его еще раз. Брызнула кровь, Сливинский брезгливо вытер капли с плаща.

— Зачем же? — поморщился. — Он и так уже готов…

Тело оттащили в кусты, а Каленчук сел за руль. Давно не водил машину, думал — отвык. Но «виллис» слушался прекрасно, и он увеличил скорость.

— Сейчас чекисты перекроют все дороги, — сказал таким тоном, будто сам работал в госбезопасности, — и начнут обыски в окружающих селах. Нам терять нечего. Заедем за ребятами и будем прорываться. Придется пробиваться через Дрогобыч.

— Из Дрогобыча на Самборское шоссе, — определил пан Модест. — Но ведь там же КП…

— Примем бой!

Сливинский зябко передернул плечами и ничего не ответил. Уже въехали в село. На «виллис» никто, кроме мальчишек, не обратил внимания — военные машины тут ходили часто. Юхим сразу же за околицей направился к речке, остановился в лозняке и огородами пробрался к усадьбе Демчуков — не хотел, чтобы какое–нибудь подозрение пало на сестру. С ней даже не попрощался — Марта ушла в сельпо, — сунул Юрку пачку денег и побежал за Стецкивом и Дудинцом, не оглядываясь и не слушая, что кричал вслед Демчук.

На Дрогобыч выехали грунтовой дорогой — славная машина «виллис», прошла везде, а ведь пришлось в нескольких местах переваливать через канавы, ехать напрямик через поле. Оружие спрятали под сиденье и в город на покрытой пылью машине въехали обыкновенными пассажирами.

Перед КП начиналась ровная мостовая, Каленчук нажал на акселератор и выскочил напрямую со скоростью восемьдесят километров. У КП стоял грузовик, двое автоинспекторов разговаривали с шофером, у будки сидел солдат с автоматом. Один из автоинспекторов махнул им издали рукой, приказывая остановиться, но Каленчук не сбавил скорости. На КП сразу все поняли: солдат поднял автомат, а инспекторы, как по команде, схватились за пистолеты. Стецкив, сидевший спереди, резанул по солдату не целясь, просто дал длинную очередь. Солдат упал на бок, выронив автомат.

— По мотоциклу бей, по мотоциклу! — бешено заорал Каленчук, увидев у стенки будки машину инспекторов.

По мотоциклу застрочил Дудинец. Стецкив, повернувшись направо, вел огонь по автоинспекторам. Они бросились за грузовик и, когда «виллис» пронесся, успели выстрелить. Стецкив нагнулся и уронил автомат. Голова перевесила, упал, ударившись о мостовую. Ногой зацепился за сиденье, машина протащила его по шоссе. Сливинский видел, как голова Стецкива подскакивала на выбоинах. Потом тело отцепилось и осталось посреди дороги, как крест, с раскинутыми руками.

— Если мотоцикл не вывели из строя, сейчас они будут нас преследовать, — сказал Каленчук. Не снижая скорости, вытащил из–под сиденья свой автомат, подал Сливинскому: — Будете отстреливаться.

Пан Модест взял. Должен был взять, потому что не имел другого выхода. Вообще, вся эта катавасия не нравилась ему. Не любил шума и убийств — ведь это всегда неопровержимое доказательство, а чем меньше улик, тем лучше.

Проскочили, пугая кур, большое село и свернули с шоссе на проселок. Мотоцикл так и не догнал их, и Сливинский несколько успокоился.

— Пока позвонят в окрестные села, — оглянулся Каленчук, — мы будем в предгорье.

Собственно, они уже и были в предгорье, только леса начинались чуть дальше; здесь, вокруг сел, их вырубали, и юры стояли голые и лысые, прикрывая свою наготу лишь кустами. Переехали вброд мелкую горную речку, миновали село, вскарабкались по серпантину на крутой холм и наконец увидели лес. Он подступал к самой дороге, карпатский еловый лес, поднимался круто вверх по склонам, шумел на ветру, обещая каждому надежное пристанище.

— Через пять–шесть километров Подбужье, — сказал Каленчук, когда они миновали еще одно село. — Дальше не поедем — опасно.

Свернули на первый же проселок, ведущий к лесу, но проехали немного: даже «виллис» отказывался прыгать по таким ухабам. Каленчук выключил мотор:

— Все! — Вылез из машины: — Теперь пешком…

Закинул за спину автомат, Дудинец взял рацию, Сливинский — чемодан. Шли сначала по тропинке, пока не услышали дребезжание колокольчика — на лесных полянах пасли коров. Чтобы не встретиться с пастухами, прокрались по крутому склону и, чуть передохнув, пошли дальше.

Остался только один путь: слева — райцентр, справа — долина горной речки, там села и луга… Должны идти по гребню — самый трудный, но и самый безопасный путь. Тут, правда, могли встретить волка или медведя, но ведь у них три автомата с запасными дисками…

Сделали привал, когда уже совсем смерклось и от усталости валились с ног. Пан Модест отдышался, посветил фонариком на блокнот, что–то нацарапал на листке бумаги и передал радисту.

— Готовь рацию, — приказал он. — Свяжемся с руководством.

Машину оставили на соседней улице. Заремба издали указал забор усадьбы Чмыря. Кирилюк послал двух оперативников, чтобы заняли позиции с тыла, а сам поискал Ступака. Лейтенанта нигде не было, и Кирилюк уже решил, что Сливинский куда–то направился, а Ступак пошел за ним, когда из переулка за усадьбой тихо свистнули.

— Что там?.. — недовольно начал Петр, свернув за угол, и осекся. Второй оперативник стоял на коленях над телом, прижав ухо к сердцу. — Ступак! — ужаснулся Кирилюк.

— Мертв… — ответил оперативник. — Проломлен висок…

— Возьмите машину — и в больницу! Быстрее! — Кирилюку не хотелось верить в смерть светловолосого юноши, с которым успел подружиться. — Никого не выпускать из усадьбы.

По дороге Петр заметил в двух кварталах отсюда вывеску какого–то учреждения. Наверняка там есть телефон. Побежал что есть духу.

— Сейчас перекроем все дороги, — с полуслова понял его Левицкий. — Посылаю к вам проводника с собакой. Выезжаю и сам.

Собаку пришлось везти из Дрогобыча. И полковник приехал одновременно с крытой милицейской машиной. Овчарка сразу же взяла след, покружила возле калитки и повела к Бориславскому шоссе. Машина с Кирилюком и еще тремя вооруженными работниками госбезопасности пошла за ней.

Левицкий остался возле усадьбы Чмыря. Один из оперативников перелез через забор, поднял щеколду. Левицкий пошел по дорожке к дому.

Чмырь стоял на веранде и смотрел, как приближается к крыльцу немолодой мужчина в штатском. Когда возвращался домой, почувствовал что–то подозрительное: несколько здоровенных лбов торчали на перекрестке под орехом, сосед–пенсионер прилип к калитке и с любопытством смотрел на Чмыря. Жена только успела сказать, что Сливинский удрал, захватив лишь желтый чемодан, как на улице послышался шум мотора, залаяла собака и теперь вот этот… Приближается медленно, неотступно, как само возмездие, в которое не верил, не хотел верить, но все же ждал. И вот дождался.

Когда Левицкий ступил на лестницу веранды, Чмырю хотелось бежать — все равно куда, в комнату, на чердак, лишь бы подальше от этого, который сейчас скажет… Знал, что́ он скажет, и знал, что бежать некуда. Стало трудно дышать, колени почему–то подогнулись, поискал рукой, на что опереться, не нашел и упал под ноги человеку, который поднялся на веранду.