Гибкая рука легла на его подбородок, и ее губы раскрылись ему навстречу.

Не раздумывая, он прижал ее к себе яростным объятием и поцеловал по-настоящему, чувствуя каждое место, которым они соприкасались, запах лаванды, толстую косу, попавшую между ними, ее шелковистую, нежную кожу. И он целовал все это, не отрываясь от нежных впадинок ее рта, от ее языка и спелых губ. Он целовал все это, все трогал, пока мысль о неизбежном отъезде не загромыхала в его сознании.

Он поднял голову, перевязанной рукой прижал голову Керри к своей груди и попробовал перевести дух. Рука ее вяло упала с его лица ему на плечо; он ощутил ее разочарование и нежелание уходить и крепко прижал к себе эту руку. Сердце у него билось с перебоями — он разрывался между сильнейшим желанием и чувством приличия, как бы ни было оно слабо. Но все же приличие одержало верх, и, не успев подумать, он услышал свои слова:

— Вы знаете, что я скоро уеду.

Она не пошевелилась, не заговорила.

— Я должен ехать в Данди. Я должен прекратить ваше выселение! Вы ведь это знаете, верно?

Он ощутил, что она задрожала всем телом, а потом резко вырвалась из его объятий. Взгляд ее был устремлен куда-то через кухню, но не на него.

— Да, конечно, я знаю, — проговорила она безжизненно и отошла, прихватив с собой банку с мазью. — Вы будете скучать по мне, когда уедете, вот увидите, — хрипло произнесла она, подойдя к полке, и попыталась засмеяться.

— Я… я очень буду скучать, Керри, — беспомощно признался он.

Она ничего не ответила, молча вскарабкалась на табурет, поставила банку на место, потом слезла, взяла в руку картофелину и сделала вид, будто рассматривает ее.

— Когда? — спросила она.

Он устало вздохнул, посмотрел на перевязанную руку и постарался не обращать внимания на то, как напряглись струны его сердца.

— Завтра.

Он поднял глаза и увидел, что она нервно вскинула руку и прижала ее ко рту.

— Не смотрите на меня так, — проговорила она чуть позже, взволнованно крутя в руке картофелину. — Это всего лишь луковица.

Только это была картофелина. Артур не знал, что делать, не знал, как утешить Керри и самого себя. Но когда спустя мгновение Керри обернулась к нему, она уже улыбалась.

Но взгляда его она избегала, она смотрела на что угодно, кроме него.

— Ну что ж, вас недурно починили для путешествия. Пошли на праздник, что ли? — И она направилась к двери с таким видом, словно намеревалась выйти в любом случае — пойдет он за ней или нет.

А он был охвачен необычным чувством — странной смесью искреннего сожаления и облегчения, словно он слишком глубоко заблудился в океане и почти потерял опору под ногами. Он встал и небрежно улыбнулся.

— Пошли, — только и сказал он и вышел за Керри из дома в гаснущий свет солнца, отбрасывающего золотые тени на неровную тропинку. Он вошел по этой позолоченной тропе в круг веселого смеха — маленькая община, которую лелеяла Керри, пила виски из общего кувшина.

Мгла спустилась над Гленбейденом, и Керри оставалось только надеяться, что полумрак скрывает ее отчаяние.

Смешно, думала она, принимая кувшин с виски, который протянула ей Мэй, что его сообщение так подействовало на нее. Она же знала, что так и будет, даже могла бы, наверное, предсказать момент, который он выберет для своего ухода. Ни на единое мгновение она не думала, что все кончится как-то иначе. Так почему же сердце ее рвется на части?

Потому что она обожает его, как никого из тех мужчин, которых знала в жизни.

Она глотнула горького шотландского виски и пустила кувшин по кругу.

Оказалось, что он тверд как скала, у него сильный характер, он умеет так спокойно ко всему относиться, что ее не один раз охватывало желание рассказать Артуру о своих трудностях, положить голову ему на грудь, и пусть он все уладит. Она даже позволила себе вообразить, каково это было бы — стареть вместе с ним. Она его любит.

Она любит его.

В том-то и заключалась ее беда. Она его любит, но ей никогда его не заполучить. Такому человеку, как Артур Кристиан, место в модных английских гостиных, где просто не существует таких забот, как у нее. Она не может и не станет впутывать его в свои дела.

Конечно, он уедет… но как она будет смотреть ему вслед? Как она это переживет?

Керри покачала головой, заставила себя сосредоточиться на Рыжем Доннере, который играл на скрипке веселую джигу. Его порезанный палец, похоже, зажил. Молли Маккиннон и Белинда Доннер танцевали под эту музыку; юбки их высоко взлетали вверх, руки были сплетены, и они без устали кружились вокруг небольшого костра, словно в жизни у них не было никаких трудностей.

Но трудности у этих бедных женщин есть, хотя они даже не подозревают об этом, угрюмо подумала Керри, и ничего не узнают о них, по крайней мере, до завтра. Она уже решила сказать им правду — что у них остается меньше двух недель, чтобы принять решение, как жить дальше, поскольку она так и не смогла найти способ спасти Гленбейден.

Она все им расскажет и признается в своем поражении.

Как только убедится, что Артур ушел, — она не хочет прибавлять к своей боли еще и унижение.

Кувшин снова вернулся к ней, и Керри сделала еще один большой глоток, а потом передала кувшин кому-то справа. Рядом с кругом танцующих на земле сидел Артур, прислонившись плечом к старому дубовому бочонку, и смотрел на нее. Смотрел точно так же, как и тогда, когда они впервые встретились, отчего кожа ее под шерстяным платьем вспыхнула. Она старалась не поворачиваться к нему, изо всех сил старалась преодолеть чувства, борющиеся в ее теле, душе и сердце. Господи помилуй, она и представить себе не могла, что бывает такая тоска, а страх перед его уходом был теперь мучительно реален. Ей страстно хотелось ощущать этот жар и странное пощипывание внизу живота, появляющиеся, когда он смотрел на нее. Ей страстно хотелось, чтобы стало реальным то, что представлялось ей в мыслях, — как он ляжет на нее, как овладеет ею…

От всего этого ей стало не по себе, и внезапно она вскочила и оказалась среди танцующих. Крепко держа свои юбки, она постукивала ногой в ритме музыки, поднимая ноги выше всех остальных. Она подпрыгивала и вертелась, подпрыгивала и вертелась, и лицо Артура мелькало перед ней, и она засмеялась почти истерично, когда Большой Ангус схватил ее за руку и сунул ее руку себе под согнутый локоть, закружившись еще быстрее. Рыжий Доннер заиграл еще живее, танцоры задвигались в бешеном темпе, кто-то столкнулся с ней, она споткнулась, отлетела назад, но Томас поймал ее и снова вытолкнул в круг.

Она танцевала, не замечая, что пот струится по ее спине, она думала лишь об одном — эта старинная мелодия должна избавить ее от безумной тоски или хотя бы загнать эту тоску как можно глубже. Но танец не помогал: боль не стихала — наоборот, словно становилась еще сильнее. Множество мыслей беспорядочно проносилось в ее голове; сердце и разум боролись с дерзким физическим желанием — с томительным желанием провести такую ночь любви, какой у нее никогда больше не будет. Это желание лишало ее рассудка, захватывало ее целиком, будило неистовый голод по его прикосновениям, по утешению, которое мог дать ей только он.