Левые обнаружили, что чрезмерная приверженность политическим целям и планам часто связана с их крушением или отходом от пути. Именно этот опыт становится лейтмотивом в повествовании Джованнино Гуарески о Доне Камилло и Пеппоне, где рассказывается о борьбе и тайной дружбе после войны между коммунистическим деревенским мэром из Северной Италии и местным католическим священником. В какой-то момент Пеппоне проинструктировал своих товарищей по партии и сторонников не участвовать в ежегодной процессии к реке, когда священник несет тяжелый крест из местной церкви, моля Бога защитить дома и поля со стадами. Причина, по которой мэр противится участию членов партии, – в том, что Дон Камилло не разрешает его коммунистам надеть красные шарфы в честь такого случая. Пеппоне также дал ясно понять религиозным жителям деревни, что любой, кто посмеет пойти с Доном Камилло, будет строго наказан. И что еще хуже, коммунисты физически блокируют одинокое шествие священника. «За неимением танка»[128] Дон Камилло отказывается прервать свой поход и грозит врагам, поднимая крест «как дубинку». «Я подчиняюсь ему, – говорит Пеппоне, имея в виду Христа на кресте, – не тебе». Собираясь позади мэра, все силы коммунистического сопротивления вместе следуют за священником к реке. Там Пеппоне говорит «Аминь» и сам крестится после того, как Дон Камилло произносит (вполне предсказуемо) неоднозначные слова в адрес Бога: «Иисус, если бы в этой убогой деревеньке дома некоторых людей могли поплыть, как Ноев ковчег, я бы молил тебя потопить ее полностью. Но раз дома праведников построены из того же материала, что и многих грешников, и поскольку несправедливо будет заставлять добрых людей нести наказание, предназначенное таким злодеям, как мэр Пеппоне с его безбожными сотоварищами, я прошу Тебя защитить эту деревню ото всех наводнений и дать ей процветание»[129].

Несколькими эпизодами позже стареющий епископ той епархии, где состоит священником Дон Камилло, приезжает в деревню благословить Дом народного отдыха – возведенный в соревновании с Народным домом, построенным Пеппоне. (Естественно, оба здания закончены в один день.) И вновь мэр собрал своих верных сподвижников, чтобы заблокировать улицу. На этот раз коммунисты ходят маленькими группами по дороге, притворяясь, что заняты чрезвычайно важным разговором. Их лидер призвал выказывать «возвышенную незаинтересованность» и «достойное равнодушие» епископу, которого Пеппоне уже встречал раньше (когда пытался убедить его занять более снисходительную позицию в отношении политического рвения Дона Камилло). Когда автомобиль епископа въезжает в деревню, его грубо останавливают. Епископ не успевает даже и двери открыть, как один из людей Пеппоне, подчиняясь едва подавленному «католическому инстинкту», помогает ему выйти из машины. И таким образом начинается еще одно отклонение от изначального плана, но на этот раз с более сложными последствиями.

Вместо того чтобы снова сесть в машину, епископ решает пройти оставшийся путь пешком. И делает он это в окружении мэра и его друзей, которые всю дорогу очень стараются (но тщетно) сохранять вид «достойного равнодушия», принятый ими в самом начале. Стоит ли говорить, что коммунисты в конце концов встречают на своем пути Дона Камилло и весь приходской комитет по организации торжественной встречи епископа, то самое общество, которое они намеревались изолировать. Священник приносит епископу многословные извинения. А ответ последнего, возвышенно-наивный и честный, возобновляет ход прерванной было процессии: «Не волнуйтесь, это полностью моя вина. Потому что я решил выйти из машины и пройтись по деревне. Вы знаете, мы, епископы, немножечко глупеем к старости»[130]. Пеппоне использует свое небольшое и неожиданное превосходство, чтобы подвести епископа прямо к Народному дому. И, конечно, дряхлый прелат бурно восхищается этим зданием. Эта же путаница заставляет и Дона Камилло посетить новый общественный центр Пеппоне «в особой психологической ситуации», и только затем епископ прибывает к Дому отдыха Дона Камилло и освящает его подобающей молитвой. Епископ добирается, конечно, до места назначения, где его так долго ждали, желая поприветствовать, но происходит это только после многочисленных затруднений. И это уклонение в пути возобновляет странную обоюдную симпатию между епископом и коммунистическим мэром Пеппоне, которая появилась у них во время первой встречи. Это также дает Дону Камилло – и затем Пеппоне – возможность наябедничать епископу о тайных «складах боеприпасов», которые каждый из них сделал у себя в здании на случай, если разразится гражданская война.

И однако холодная война – по мере того как она начала медленно набирать темп с 1945 года – так и не дождалась той искры, которая разожгла бы Третью мировую войну, итог которой и должен был решить навеки, кто победит – Коммунизм или Капитализм. Вместо этого холодная война превратилась в лабиринт из окольных путей и отклонений, который приводил к никем не ожидаемым результатам и где мирная видимость нередко скрывала взрывной потенциал.

* * *

Не могу вспомнить ни одного Рождества, которое бы не провел в доме дедушки с бабушкой – бывшем охотничьем домике, уютном, хотя и уединенном, чуть более чем в двухстах милях к северо-западу от моего родного городка. В зимнюю пору высокие деревья, окружавшие домик, превращались в картинно-прекрасную декорацию к празднику. И вот что замечательно: дедушка купил родителям машину – новенький бежевый «Опель-Олимпия». По каким-то сложным административным правилам, которые я не понимал, на номерном знаке автомобиля стояла печать «Британская оккупационная зона», где жили дедушка с бабушкой. Поскольку я с родителями жил в американской зоне, то слова эти излучали почти экзотическую ауру иностранности. Поездка к домику шла через холмы Шпессарта к северу от Франкфурта. В те времена американские военные постоянно использовали этот район для полевых учений – собственно, эти тренировки и были задокументированы в фильме «Солдатский блюз» начала 1960-х с Элвисом Пресли в главной роли. Специально для этой части пути, весьма опасной из-за льда и снега, в машине был установлен обогреватель. И я особенно гордился тем, что мне поручили прогревать заднее стекло автомобиля – или по крайней мере часть стекла – чтобы сквозь него можно было видеть водителю.

Как-то раз во время рождественского путешествия наша машина медленно ползла позади «Фольксвагена-жука» и американского танка. Внезапно танк медленно съехал влево и принялся вращаться по кругу, словно в бешеном, неодолимом и все ускоряющемся ритме танца. Отец позже объяснил, что случилось это, вероятно, из-за того, что у танка поломалась одна из цепей. Я видел, как край танка – та часть, что расположена под торчащей пушкой, – подхватила «Жук» и в один миг сплющила как раз в том месте, где сидели пассажиры; затем он поволок «Фольксваген» за собою, превращая его в груду хлама, которая больше ничем не напоминала машину. Родители остановились и ждали, пока танк закончит свой танец. Весьма недолго мои отец и мать, оба врачи по профессии, обсуждали, не обязаны ли они подойти и предложить свою помощь пассажирам. Когда танк остановился, они согласились, что помощь в любом случае придет уже слишком поздно. Медленно проехали они мимо, продолжая свой путь в сторону дедушкиного лесного домика. (В течение нескольких следующих дней я с одержимостью старался представить себе тела двух человеческих существ, вдавленные в металлический шар, некогда звавшийся автомобилем.)