Воспитанному в суворовском наступательном духе Багратиону в период отступления было очень тяжело. Не столько физически, тут он ко всему привык и выдержкой мог поспорить с любым рядовым солдатом, — но морально.

«Стыдно носить мундир, — писал он начальнику штаба 1й армии А.Ермолову. — Я не понимаю ваших мудрых маневров. Мой маневр — искать и бить!»

Он возмущался Барклаем: «Я никак вместе с военным министром не могу. И вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого».

Под Смоленском Багратион предлагал дать Наполеону генеральное сражение, но отступление продолжилось.

Странная тактика русской армии внушала беспокойство и мирным жителям. Екатерина во всеуслышание называла руководство армией бездарным. Ну что ж, она была права, заодно обвиняя и брата в малодушии и бездействии. Однако втихомолку она радовалась, что богоподобный Александр оказался слаб перед лицом опасности. И делала все, чтобы ее громогласные филиппики в его адрес стали известны всем.

— Куда же нас вели, когда все разгромлено и осквернено изза глупости наших вождей?! — возмущалась Катрин.

Вождь — это, понятно, Александр. И когда он, чувствуя себя оскорбленным, советовал сестрице придержать язык, она огрызалась:

— Вам не следует указывать на то, что все это не по моей части, — лучше спасайте вашу честь, подвергающуюся нападкам…

Екатерина прекрасно сознавала, как эффектно она выглядит в позе защитницы Отечества, особенно по сравнению с братом, который и впрямь был растерян. Она же — воинственная, несмотря на очередную беременность, необычайно эффектная в черных одеяниях, которые она поклялась носить до победы, в знак траура по гибнущей державе…

Конечно, правильно выбранная поза важна не только в любви, но и — в первую очередь! — в политике.

Разумеется, Екатерина понимала, что всякое слово должно быть подкреплено конкретным делом, и старалась вовсю. Она стала организатором тверского ополчения, поддерживала идею партизанской войны, выступала за то, чтобы каждому желающему дать оружие, даже и крепостному крестьянину…

Это все было известно Александру. И он почти не удивился, когда узнал, что при дворе формируется оппозиционная партия, которая делает ставку на его сестру. Император ринулся бы в Тверь немедленно, однако пришлось задержаться: сначала ждал известий об исходе Бородинской битвы, потом о судьбе Москвы. Получил их… а заодно весть о том, что у Екатерины именно в тот день, 26 августа, родился второй сын.

Когдато Александра очень увлекали греческие трагедии. Ах, Немезида, Немезида… Об этой богине он вспомнил, когда размышлял о сестре, о ее ребенке, о том, что он родился в один из самых трагических дней в истории России.

«Интересно, кто его отец?» — подумал Александр. В свете того известия, которое он должен был сообщить сестре, этот вопрос представлялся особенно интересным.

— Катрин… — медленно проговорил он после того, как выразил должным образом восхищение ее красненьким, толстеньким, крикливым младенцем. — Дорогая сестра… Мы проиграли битву под Бородином, мы потеряли Москву.

— Я знаю, — угрюмо ответила она. — Я говорила, что в этой войне надо быть сильным. Зачем вы пришли сюда? Чтобы признать мою правоту?

— Нет. — Он не смотрел на нее. — Нет. Я пришел совсем не ради этого.

Александр помолчал, впервые в жизни пожалев прекрасную фурию, когдато любившую его, а потом возжелавшую его смерти. Желавшую и сейчас… якобы ради России, а на самом деле — только ради себя самой.

— Багратион… — с усилием начал он наконец. Что ж, сообщитьто, с чем он пришел, было тяжело.

— Да говорите же! — вскрикнула Екатерина. — Он ранен?

— Да. То есть нет.

— Да? Нет? Так что же?

— Он не ранен, он убит, — сказал Александр. — Он умер от ран после Бородина.

Катрин попыталась вскочить с постели, но Александр схватил ее за плечи и удержал на месте. Она сидела с неподвижным лицом. Потом резко отвернулась и уткнулась в подушку. Плечи ее не дрожали от слез. Только короткий стон донесся до Александра.

Никогда раньше он не слышал, как Екатерина плачет. Да разве она способна на слезы? Но у нее сейчас разрывалось сердце, это он понимал и смотреть на агонию души сестры не хотел.

Он отошел и уставился на огонь в камине, слушая, как сестра пытается заплакать — и не может, потому что не умеет.

— Я никогда не думала, что его могут убить, — проговорила наконец Екатерина. — Все время я упрашивала вас позволить нашим войскам вступить в битву и никогда не думала об этом… Я никогда не думала, что он может погибнуть…

26 августа 1812 года 1я и 2я армии под руководством Кутузова, ставшего главнокомандующим, вступили в битву с французами под Бородином. Войска Багратиона располагались на левом фланге, у деревни Семеновской, с построенными впереди нее тремя земляными укреплениями — «Багратионовыми флешами». Левый фланг оказался жарким. 6 часов у Семеновской с переменным успехом шел ожесточенный, яростный бой. Французы дважды овладевали Багратионовыми флешами и дважды были выбиты оттуда. Во время очередной атаки противника князь Петр Иванович поднял свои войска в контратаку, и в этот момент (около 12 часов дня) он был тяжело ранен: осколок гранаты раздробил ему берцовую кость.

Полководец, снятый с коня, еще продолжал руководить своими войсками, но вскоре потерял сознание и был вынесен с поля сражения. В мгновенье пронесся слух о его смерти — и войско оказалось невозможно удержать от замешательства. В это время войска отошли, оставили флеши, но вскоре воинами, оплакивающими любимого командира, овладела ярость. Сражение разгорелось с новой силой.

Рассказывали, что Багратион, когда его несли в тыл, просил передать БарклаюдеТолли «спасибо» и «виноват»: «спасибо» — за стойкость соседней 1й армии в сражении, «виноват» — за все, что раньше Багратион говорил о военном министре, правоту и ценность которого начал понимать только теперь.

Багратион был перевезен в село Симы Владимирской губернии — имение его друга, князя Голицына. От Петра Ивановича долго скрывали печальную весть о сдаче Москвы. Когда один из его посетителей проговорился об этом, состояние Багратиона резко ухудшилось. После мучительной, но безуспешной борьбы с гангреной князь Петр 12 сентября умер…

Екатерина тупо смотрела на брата.

— Против меня зреет заговор, — проговорил Александр, глядя прямо ей в глаза. — Есть и такие, кто думает, что меня следует свергнуть, а на престол посадить вас.

Сестра внезапно покраснела, потом побледнела…

— Наполеону только этого и надо. Дворцовый переворот в Петербурге — вот на что он надеется. Тогда он издаст указ об освобождении крепостных на захваченных французами землях, и это будет сигналом для общего восстания по всей России. В тот день, когда это свершится, у нас повторится то, что случилось с Бурбонами в девяносто втором году. Если заговор удастся и вы займете мое место, вы не продержитесь на троне больше одного месяца. Все, что вы успеете, это подписать приказ о моей немедленной казни. Но вам это не поможет.