Если бы это крыльцо было моим, я бы повесил на перила свой «Сэвидж-99»[50], врубил бы по радио игру «Бакс» и стрелял по белохвостым оленям безо всяких лицензий и ограничений – дом стоит достаточно далеко, чтобы сюда не добрался ничей любопытный нос.

Конечно, этот сгнивший кривой зуб тоже сыграл свою роль, доведя меня до убийства, но помимо него еще были мысли о том крыльце, на котором я слушал, как Деб убеждает меня, наклонившись над столом в патио. Глаза у нее в тот момент прямо горели – никогда раньше ее такой не видел.

– Это надежный план, Джек.

– Те люди, которые считают, что план бывает надежным, – идиоты, – ответил я, покачав головой и глотнув еще пива.

Деб откинулась назад, и ее рука, словно ветвь, легла на цветочный узор подушки кресла.

– Я не знаю точно, то ли ты пересмотрела киношек, то ли наоборот слишком мало их видела, – сказал я ей, – но убийство мужа женщины, с которой ты встречаешься, чтобы получить страховку, – глупость. Обычно ничего хорошего из этого не выходит.

– Но тут совсем другое дело, – ответила Деб. – Потому что этот план родился у меня лишь месяц назад, и тебе не надо будет ничего делать еще полгода. Конечно, если ты оформляешь страхование жизни на своего муженька, и спустя два дня он умирает страшной смертью, то люди будут задавать вопросы.

Я прикончил свое пиво и открыл следующее. Это показалось ей достаточным, чтобы решить, будто я уже заинтересовался.

– Ты сделаешь это на охоте, в декабре. Когда начнется сезон охоты на оленей.

– С чего ты решила, что он вообще захочет пойти со мной на охоту?

– Ты пошел на войну, а он нет. Он не слишком распространяется об этом, но полгорода ушло, а он остался.

Я пил и размышлял, ощупывая языком зубы – буквально ощущая этот острый собачий клык.

Деб постучала ногтями по мутной столешнице.

– У Бо забавная подпись, с завитушками, но я долго практиковалась, чтобы ее подделать, и теперь нарисую как надо. Двести пятьдесят тысяч долларов, Джек. Две сотни и пятьдесят тысяч.

– И мы их поделим?

– Если захочешь.

– То есть?

– То и есть. После этого останемся только ты и я, вместе. И какая разница тогда, кому они будут принадлежать? Как тебе это?

– Мне нравится.

Она вытащила ногу из сандалии и пробежалась пальцами по моей ноге, поднимаясь выше, пока не добралась до той части тела, из-за которой мозг мужчины начинает давать сбои.

– Мне это точно понравится, – сказал я ей и поднялся, сказав, что хочу отлить.

Затем прошел в дом. Обогнул стол со всякими безделушками и свадебными фото. Бо держал на нем какую-то стоматологическую награду – большой и тупой бронзовый зуб. Хотя нет, не бронзовый – держу пари, что он был из пластика, просто раскрашен под бронзу.

Бо усмехался, глядя на меня.

Я ушел на войну, когда мне было девятнадцать. Я тогда напился в таверне «Бык», в ночь перед отправлением. Бо тоже был там, он пожал мне руку и пожелал удачи, его губы растянулись в улыбке, снова обнажив этот кривой зуб.

Когда я вернулся, атмосфера в родной забегаловке сильно изменилась, но этот сгнивший кривой зуб никуда не делся.

Это было отвратительно.

И опрометчиво.

Я много чего натворил и повидал. Я видел, как мои друзья взрываются, превращаясь в ничто, а этот мужик – этот проклятый городской дантист – так и не удалил эту проклятую штуку из своего гребаного рта.

Поэтому, возвращаясь назад, я сказал Деб, что должен хорошенько это обдумать.

Деб пожала плечами – мол, отлично.

И еще я сказал ей, что если соглашусь, то хочу это сделать, находясь рядом с ним.

Мир разваливается на части, как говорит мой старик. Мужчины с волосами как у женщин. Женщины, работающие там, где должны работать мужчины. Татуировки. Спортсмены, танцующие в защитной зоне. Поэтому, если я собираюсь это сделать, то сделаю, глядя ему глаза в глаза, как полагается мужчине.

Деб снова пожала плечами – не вопрос.

Вот и все.

Один-единственный вечер.

Короткая беседа – с перерывом на туалет – на заднем крыльце, а затем мы перешли внутрь, кувыркаясь в постели на простынях Бо, но мне было трудновато оставаться в форме: из головы у меня не выходил этот сгнивший кривой зуб. В конце концов, я решился на это, и больше раздумывать было не о чем.

Большая часть лета и осени прошла с ощущением подъема по ступенькам высокой лестницы. Каждый день – новая ступень. И чем выше я поднимался, тем сложнее было повернуть назад – потому что чертовски затруднительно это сделать, когда позади тебя, девятью ступеньками ниже, еще кто-то находится, и вам обоим нужно возвращаться, ступенька за ступенькой, а на вас в это время все смотрят…

Нет, однажды начав подниматься – независимо от того, что ты чувствуешь, – ты просто должен продолжать двигаться вперед.

Это как прыгнуть в бассейн. Ты должен это сделать. Все из-за Бо, дантиста со сгнившим кривым зубом, и из-за того пьяного крыльца, похожего на ослепленного светом фар оленя.

Я думаю, есть такие люди, которым если втемяшилась в голову какая-то идея, то они уже не остановятся и не свернут. Единственное, что может их остановить, – это или новая, более интересная идея, или какая-то непреодолимая сила, преградившая им дорогу.

К несчастью для Бо, за все лето и осень я так и не нашел новой, более интересной идеи, и никакая непреодолимая сила не встала на моем пути.

Мы вышли на четвертый день охотничьего сезона, девятого декабря. Кофе с добавлением виски не сильно помогал бороться с жалящим холодным воздухом. Мы сели в принадлежавший Бо блестящий красный пикап «шеви», и к половине шестого утра прибыли на место, войдя в лес еще до появления первых утренних лучей солнца.

Бо взял с собой фонарик и включил его, но я протестующе махнул рукой.

– Темнота – это хорошо. Наслаждайся ею. Солнце скоро выйдет. А сейчас надо быть незаметными, так правильнее.

– Но я не вижу, куда идти.

– Я знаю дорогу.

Мы двинулись через хребет Дерри, густо заросший елью и белыми соснами, и шли около часа – вначале по лесозаготовочной тропе, а затем – свернув в сторону, туда, где можно было легко заблудиться и потеряться, если не соблюдать осторожность.

Бо был одет в яркий оранжевый жилет, у него было новехонькое охотничье снаряжение – он купил его в «Асе снаряжения». Он словно елка весь был увешан разнообразными гаджетами и устройствами, которые бряцали на каждом шагу.

Мы вышли к засидке, и первое, что он сказал: «Нам надо было прихватить сюда стулья».