— Байло-о, любовь моя. Венецианского посланника зовут Байло.

Но леди Лелло не слушала мужа.

— Возможно, будет неплохо, если мистер консул Олдридж и мистер секретарь Гловер отправятся с вами?

— Не торопись так, любовь моя, — прервал супругу сэр Генри и оглянулся на Пола, ожидая поддержки.

Тот подхватил брошенную нить:

— Как вам, конечно, известно, миледи, присутствие секретаря Гловера и консула Олдриджа необходимо здесь, на корабле. Они должны участвовать в гораздо более важном событии.

— Тогда мы должны послать с вами кого-нибудь, кто здесь не потребуется, или того, кто вовсе не важен. Давайте посмотрим. Нед Холл, кучер? Нет, не подходит, он совершенный мужлан. Может быть, нашего священника, преподобного Мея? Нет, он на кого угодно наведет тоску. — Тут глазки снова распахнулись, лицо засияло вдохновением. — Боже праведный! Конечно же, нужно послать Керью! Вашего повара, Джона Керью! Мистер Пиндар, с вами непременно должен отправиться именно он. Вы согласны со мной, сэр Генри? — Она подняла маленькую ладошку, чтобы поправить тщательно уложенную прическу, но рука наткнулась на препятствие в виде огромного плоеного воротника. — Ему и говорить ничего не придется, будет только сопровождать вас, — продолжала она. — У него даже имеется мундир, насколько я знаю. И он умеет раскланиваться, я сама видела, как он это делал, хоть в этих новомодных венецианских панталонах он скорее напоминает обезьяну. Чем показались плохи наши старые английские камзолы, хотела бы я знать, не правда ли, сэр Генри? А, сэр Генри?

Она пыталась, несмотря на сопротивление воротника, оглянуться в поисках мужа, но тот уже покинул каюту.

— Ушел проверить, как идут дела, осмелюсь предположить, — удовлетворенно произнесла леди Лелло. — Нам сообщили, что сам великий султан собирается осмотреть «Гектора». Мы все, конечно, должны присутствовать, чтобы засвидетельствовать наше уважение.

Она начала подниматься, и Полу пришлось предложить ей руку, чтобы помочь в этом.

— Ну, — пропыхтела бедная дама, — сегодня и в самом деле важный день. И до чего же приятно снова ступить на палубу корабля. Мы с сэром Генри всегда рады оказаться на борту, вы знаете. — Она приподняла пышные юбки, и по каюте поплыл сильный запах камфоры, в которую они были обернуты на время долгого морского путешествия. — Между нами говоря, я предпочитаю находиться здесь, а не в том огромном доме, предоставленном всем сквознякам и этим ужасным, снующим по всем покоям янычарам.

Оглянувшись, леди Лелло испустила ностальгический вздох, затем ее выцветшие от старости глаза на мгновение остановились на иллюминаторе.

— Здесь имеется место для всего и все имеет свое место, вот что я всегда говорю. Я много времени провела в море, когда мы с сэром Генри только поженились, и потом тоже, когда, вы знаете об этом, Бог забрал моих мальчиков. Ну, полно, полно, — тут она потрепала по руке Пиндара, — нельзя жить одним прошлым. Я знаю, вы, как никто другой, понимаете меня.

— Позвольте проводить вас наверх, леди Лелло. — Пол, тронутый, предложил даме руку. — Посол уже, должно быть, ждет нас.

— Благодарю. Какая хорошая ткань на вашем костюме, мистер Пиндар. — Ее пальцы пробежали по рукаву, ощупью определяя качество материала. — Но уж очень он черный. Вы выглядите совсем как венецианский дож, если позволите заметить. — Она приветливо улыбалась собеседнику. — Но я могу простить это вам, Пол, и никогда не позволяю другим насмехаться над вами и упрекать за то, что вы всегда носите мрачные цвета. Сэр Генри собирался сделать вам замечание на этот счет, указать, что турки, как он считает, не любят грустных зрелищ, но я сказала ему, оставь молодого человека в покое. Он потерял свою возлюбленную, говорят, она утонула. — Поднятые на него глаза были бледными, как небо у далекого горизонта. — Не мучь молодого человека своими придирками, велела я ему.

— Не подняться ли нам наверх, миледи?

— С вашей помощью, мистер Пиндар, думаю, я сумею одолеть эти ужасные ступени. — Она оперлась на предложенную руку. — Я хотела показать вам мое новое платье. Каким бы вы назвали этот цвет?

— Мы называем такой цвет «цветом селезня». — Пол учтиво поддерживал даму, с трудом преодолевавшую крутые деревянные ступени, ведшие на полуют. — Иногда его еще называют «цветом драконовой крови».

— Подумать, каких только названий нынче не выдумывают. Тут и «румянец леди», и «львиная грива», и «цвет грустного попугая». Видит Бог, как давно я интересуюсь всем, что касается мануфактуры, но за этими названиями мне не угнаться. — Леди Лелло с величайшим трудом стала преодолевать узкий люк. — А как вам название «пимпилльо»?[38]Мне оно чем-то нравится, «пим-пил-льо»… — Ее голос, заглушаемый шумом морского ветра, зазвучал чуть тише, когда она наконец выбралась на палубу. — Мне сказали, что это красновато-желтый оттенок. Я однажды спросила у вашего Керью, как называется цвет его нового плаща, — дама, отдуваясь после нелегкого подъема, обернулась к Пиндару, — и как вы думаете, что он мне ответил?

— Понятия не имею.

— «Зелень гусиного помета»! Представляете себе, мистер Пиндар? До чего так можно дойти? Что ж это дальше будет?

— Действительно, что будет дальше? — тихим эхом отозвался ее собеседник.

— Еще он сказал, что это похоже на цвет, называемый «цветом мертвого испанца». Как вы думаете, может быть, он подшутил надо мной?

— Он сам станет «цвета мертвого испанца», если осмелится на такие шутки, — как мог беззаботнее отвечал Пиндар. — И я лично об этом позабочусь.

На палубе царило необычное оживление.

— Султан!

— Смотрите, к нам направляется сам повелитель!

— Сюда едет господин султан!

Наскоро извинившись перед леди Лелло, Пол устремился к тому борту судна, сгрудившись у которого стояли Томас Гловер и другие представители торговой компании.

— Они плывут сюда, видите, Пол! — Гловер показал рукой на воды бухты. — Боже правый! Вон и он сам, джентльмены, вон он сидит.

Пол проследил за его взглядом и увидел величественную барку, медленно скользившую к ним по воде, приближаясь со стороны царского причала. На борту английского судна все — и матросы, суетившиеся у такелажа, и собравшиеся у борта торговцы, и даже леди Лелло в своем праздничном наряде — застыли в молчании, не сводя глаз с приближающегося судна. В наступившей вдруг тишине до их ушей долетел с судна султана странный звук, похожий на лай огромной своры собак.

— Слышите? — тихо спросил Гловер. — Вы слышите их? Это гребцы на борту лают, как уличные псы. Говорят, им велено так делать, чтобы ни один из них не мог подслушать то, о чем говорит султан, когда он находится на борту.

Теперь приближающееся огромное судно почти поравнялось с «Гектором», и Пол сумел разглядеть, что на веслах сидят человек двадцать гребцов, одетых в красные шапки и белые рубашки. На корме же судна возвышался маленький шатер из нарядных алых и золотых полотнищ, в котором, по-видимому, находился султан, чье присутствие было тщательно скрыто от посторонних глаз. Тот странный звук — гау, гау-у, гау, гау, гау-у — звучал все громче и громче. За первой галерой скользила другая, менее нарядная, с приближенными султана: немые, которых держали при его дворе, шуты, карлики. Все они были разодеты в блестящие шелковые платья, у каждого висел на боку кривой меч, а некоторые держали на поводках охотничьих собак, разряженных не хуже своих хозяев — на них были пурпурные куртки, украшенные золотым и серебряным шитьем. Резво подпрыгивая на воде, оба судна описали круг около «Гектора» и затем стали удаляться, скрывшись из глаз так же стремительно, как и появились.