Когда мы в тот же день ехали по автобану, он пребывал в полуоцепенении. Казалось, он имел весьма смутное представление о том, где находится. Лишь через два дня, которые мы провели в Люббекке, Ким окончательно пришел в себя.

После Германии мы посетили австрийский Клагенфурт, где находился штаб британской зоны. Глава отделения СИС в Германии организовал для нас перелет на американском бомбардировщике «Митчелл» из состава Королевских ВВС. Мы даже на время представили себя частью боевого расчета. Ким притворился наводчиком, а я — штурманом. Именно в Клагенфурте мы проснулись однажды утром и узнали страшные новости из Хиросимы. Три дня спустя та же участь постигла Нагасаки, а русские начали наземные операции против Японии. Война заканчивалась стремительно. Также в Клагенфурте некоторые из нас начали дискуссию, которая, возможно, проливает свет на часть политической философии Кима Филби. Мы говорили о недавно изданной книге Артура Кестлера «Йог и комиссар». Йоги — это люди, которые действуют интуитивно, они «чувствуют»; комиссары руководствуются грубой логикой, или «безжалостным здравым смыслом», как выразился Ким. В качестве типичного «йога» Ким назвал управляющего офисом СИС. Он был человеком весьма типичным для того времени в Бродвее; его ум был устроен странным образом, с которым трудно было спорить, в чем-то убедить или доказать. По единодушному мнению, на замкнутом бродвейском пространстве он, вероятно, прочно занимал первое место. В качестве комиссара Ким предложил кандидатуру Сталина. Было очевидно, что ему по душе склад ума «комиссара», будь то проявляемый капиталистами или коммунистами. Он почти не считался с теми, кто использовал интуицию или догадки вместо интеллектуального анализа, и восхищался теми, кто готов был поставить во главу угла тщательный анализ.

Мы проехали дальше на юг, наслаждаясь великолепным пейзажем в окрестностях Триеста. Теперь мы находились в другом районе конфликта с новым коммунистическим миром, который представлял для Кима, как для главы Секции IX, намного больший профессиональный интерес, чем для меня. Мы наслаждались солнечной погодой, купались и размышляли о мире. Проезжая через Триест, мы возле одного газетного киоска увидели толпу людей: какой-то человек удалялся прочь со сложенной в руке газетой, на которой я успел выхватить половину заголовка «Il Giappone [Япония]… «Через несколько шагов другая свернутая по-другому газета показала оставшуюся часть фразы: «…si arrende [сдается]…» На самом деле было не совсем так, но в любом случае война должна была вот-вот закончиться. Я «отметил» это событие тем, что сильно ушиб палец ноги о скалу, когда купался где-то вблизи югославской границы, после чего полночи страдал от ноющей боли.

Мы возвратились в Клагенфурт, проехав через Горицию западнее югославской границы. Наш план состоял в том, чтобы возвратиться из Клагенфурта в Люббекке через американские зоны Австрии и Германии. Нам для этого предоставили трофейный немецкий автомобиль с шофером-британцем. Поскольку нам, как оказалось, все-таки не хватало надлежащих документов для такого рода длительных путешествий, один предприимчивый офицер СИС завел нас в контору городского мэра в Клагенфурте (который, к счастью, в тот момент отсутствовал) и проштамповал наши бумаги всеми официальными печатями, которые смог отыскать. Хотя полномочия городского мэра простирались не дальше Клагенфурта, результаты в целом оказались весьма впечатляющими. Представители принимающей стороны заодно снабдили нас годовым запасом консервов. Только вот забыли передать консервный нож. Автомобильный инструмент — неважная замена консервному ножу, поэтому мы с большим аппетитом пришли на обед, устроенный офицером УСС в Зальцбурге, у которого устроились на ночлег. На следующее утро нас разбудила новость о том, что шесть лет войны наконец закончились: это и был День VJ (Victory over Japan — «Победа над Японией». — Пер.). Мы решили не праздновать это событие до тех пор, пока вечером не доберемся до Франкфурта; все уверяли нас, что весь город будет пьянствовать. Возможно, если бы за тридцать миль до Франкфурта мы не пробили колесо, после чего водитель не смог раздобыть запаску, то мы бы, наверное, прибыли вовремя. Когда мы наконец добрались до американской транзитной гостиницы, всеобщая попойка уже закончилась. День VJ остается в моей личной летописи — и, без сомнения, в записях Кима тоже — как день, когда у нас во рту не было ни капли спиртного…

Во время этого европейского визита, а также во время одной-двух других поездок в 1945 году Ким, должно быть, сообщил русским, что пока активность СИС едва ли принесет им много хлопот. Он писал: «…после каждой поездки я все больше приходил к заключению… что английской разведке потребуются годы и годы, чтобы заложить какую-то основу для работы против Советского Союза»10. Со своей стороны я сделал не менее простой вывод: помимо прочесывания оккупированных территорий и перегруппировки кадров, которая могла занять несколько недель или месяцев, Секции V больше нечего было делать. Но требовалось уладить еще один важный вопрос: нужно ли сохранить какие-нибудь концепции и подходы Секции V и перенаправить их в условиях мирного времени на новые цели? Иными словами, должна ли быть сформирована полуавтономная ветвь СИС — с собственными отделениями за границей и укомплектованная людьми, отдающими все свои силы этой работе и специализирующимися на контршпионаже против Советов и их союзников? Именно это и держал в голове Феликс Каугилл. В своей книге Ким высказывает облегчение, что в конечном счете было решено свернуть деятельность Секции V. Хотя он приписывает это решение комитету, членом которого являлся сам, учрежденному для того, чтобы давать рекомендации по поводу послевоенной организации СИС, я думаю, это так или иначе все равно бы произошло. Было две главных причины: потребность сократить послевоенные расходы и прибытие генерал-майора Джона Синклера, ранее директора военной разведки (DMI) в военном министерстве, а ныне нового первого заместителя нашего шефа.

Синклера особенно интересовала детальная организация — то, к чему сэр Стюарт Мензис не имел ни таланта, ни особой склонности, — и он вносил туда элемент военного мышления. Для него секретная разведывательная служба представляла собой то, что можно и нужно тщательно организовать — так же, как и армию. Особенно он ратовал за четкую субординацию, ярус за ярусом, стремился учесть все мелочи. Все, включая даже статистику, отражалось на разного рода схемах и таблицах. Секция V, конечно, вышла за рамки номинального положения некой вспомогательной организации и стала вполне самостоятельной службой, достижения которой нельзя оценить простой статистикой. Но едва ли она сильно привлекала Синклера, особенно с точки зрения контршпионажа, к которому он, еще будучи главой военной разведки, проявлял не слишком большой интерес. Тем более что теперь наступил период временного бездействия из-за фактического отсутствия материала для работы. Синклер был категорически против узкой специализации: за рядом нескольких очевидных исключений в лице технических специалистов или тех, кто владел редкими языками, все остальные должны были быть готовы заниматься чем угодно (аналогичный процесс происходил и в министерстве иностранных дел). Когда вскоре после своего назначения он нанес визит на Райдер-стрит, я с первой минуты его появления там понял, что дело Секции V — если оно вообще существовало — теперь окончательно проиграно. Я не говорю, что он был так уж и не прав в своем суждении; имелись доводы и за, и против. Конечно, было важно, чтобы отделы разведки и контрразведки в СИС тесно взаимодействовали друг с другом, и им нельзя было позволить совершенно отделиться друг от друга, как это произошло во время войны. Но я просто спрашиваю себя: почему же Ким был так доволен этим упразднением Секции V? Могу лишь предположить, что, по его мнению, нехватка опытных кадров улучшит его собственные перспективы и таковые других советских агентов.