появятся. Хотя в глубине души знаешь: детей у вас не будет. И приходит день, когда что-то в тебе ломается. Так разваливается на части кувшин, в котором до этого появилось несколько трещин. Ты ударяешься о дно. Боль, страх, отчаяние и одиночество сплелись в холодный клубок, ты чувствуешь его в груди. Ты уже не плачешь, не ждешь, не надеешься. Ты делаешь глубокий вдох и решаешь, что нужно подниматься на поверхность. Барахтаться, размахивать руками и ногами, задыхаться, умирать, возрождаться и плыть наверх, чего бы это ни стоило.

— Мне очень жаль, — тихо молвила Онелия.

— Боль — лучший учитель. Она доходчиво объясняет и показывает нам, чего мы стоим. Тот, кто готов бороться, встанет и пойдет дальше. Даже если у него не будет сил.

Лиэна поднялась, подошла к девушке, присела рядом и вытерла слезы с ее щек.

— Не нужно плакать, дитя.

— Хранитель знаний говорит, что боги припасли счастье для каждого. Если это правда, то почему мы должны за него бороться?

— Потому что мы глупы, дитя. Вокруг много света, но мы не задумаемся о нем, пока не погрузимся во тьму.

Онелия прижалась к плечу Лиэны и прикрыла глаза. Женщина гладила ее по волосам. Лазурный шелк платья пах чем-то пряным и сладким. Сейчас девушка видела в ней мудрую наставницу, к которой можно прийти за советом. Вечером она превратится в соблазнительницу, но думать об этом не хотелось.

— Вот за что он любит тебя, дитя, — прошептала Лиэна. — Ты живая.

* * *

Эрфиан вернулся позднее обычного — хранитель знаний уже рассказал эльфам очередную историю и потушил костер. Днем Онелия уходила, за обедом они не встречались, но он успел заглянуть в шатер в ее отсутствие и сменить белую мантию с золотым шитьем на черную кожу. Девушка видела его в таких одеждах от силы два-три раза, и они пробуждали в ней неприязнь. Воинов здесь и без того достаточно. Хорошо еще, что он не носит парные клинки. Хотя оружие у Эрфиана всегда было с собой: и лук, и серебряный кинжал, подарок одного из наставников. И с кинжалом он, конечно же, обращается так же хорошо, как с луком. Почему он не стал воином? Онелия не спрашивала его об этом.

— Я охотился, — объявил первый советник с таким видом, словно был маленьким эльфенком, которому разрешили погулять на дальних полянах в лесу. — И поймал пару кроликов. Одного отнесли в шатер Жреца, а второго освежуют и приготовят. Ты проголодалась, дитя?

— Нет. Спрошу, не нужна ли им помощь. Принесу травы и найду блюдо.

Девушка встала, но Эрфиан поднял руку, останавливая ее.

— С каких пор ты готовишь еду? Твой день закончен, ты можешь отдохнуть.

— Я не устала.

— Это хорошо. Тогда подстриги мне волосы.

Онелия взглянула на него с тоской.

— Пройдет вечность, пока волосы снова отрастут… может быть, я просто заплету их? Так, как это делают мужчины-воины?

— Не переношу это баловство. Не упрямься, дитя. Скоро я буду похож на эльфенка, которому запрещают стричься.

Пока девушка искала гребень и ножницы, Эрфиан успел переодеться. Он сидел у еще не накрытого стола, держал в руках свиток и пробегал глазами по строчкам.

— Только до лопаток, — заявила Онелия не терпящим возражений тоном.

Когда гребень прикоснулся к его волосам, а ножницы отрезали первую прядь, Эрфиан опустил свиток на колени.

— Ты избегаешь меня, — заговорил он.

— Дела в деревне отнимают много сил. К вечеру я устаю. В округе все больше ядовитых ящериц, они кусают детей. И, как говорят, жара закончится еще не скоро, пожилые эльфы страдают от зноя.

— Дело в Лиэне, не так ли?

— Вы проводите вместе мало времени, а я и без того часто задерживаю тебя.

В молчании Онелия срезала еще несколько прядей, в очередной раз провела гребнем по волосам Эрфиана, легко подалась вперед и вдохнула их запах. Сухие листья, лесная свежесть и едва уловимый аромат костра. Она мечтала о том, что когда-нибудь снова прижмется к его спине, так, как в ту ночь, обнимет и замрет, забыв о том, что на свете есть кто-то еще. Ни надоедливого Виласа, ни наглых эльфов, которые заглядывались на нее, ни Лиэны. Придет ли тот день, когда он будет принадлежать ей? Когда скажет те слова, которые она так хочет услышать?.. Может быть, Лиэна говорила правду, нужно углубиться во тьму до того, как задуматься о свете, и он нашел свой свет в ней, а Онелия ему не нужна?..

— Тебе хочется убить ее? — неожиданно спросил Эрфиан.

— Зачем мне ее убивать?..

— Ты думаешь, что это так просто — подлить яда в вино или перерезать горло во сне. И мы снова будем сидеть здесь по вечерам и ужинать вдвоем.

— Я не хочу говорить об этом.

— Ты каждый день слушаешь, как люди и темные существа в этом шатре плетут заговоры. Я доверяю тебе — и думал, что ты мне доверяешь.

Онелия завернула отрезанные пряди в льняную салфетку и завязала ее в узелок.

— Лиэна рассказала мне про своего мужа.

— Ты нашла себе подругу, и теперь будешь вести доверительные беседы только с ней?

— Не уверена, что могу доверять существу, которое способно отравить кого-то у всех на глазах, а потом делать вид, что к этому непричастно.

Девушка поднялась. Эрфиан положил свиток на скатерть и посмотрел на нее через плечо, но удерживать не стал.

— Ты боишься меня? — спросил он.

— Иногда мне кажется, что ты ничего не чувствуешь.

— Может, ты и права, дитя.

Онелия стояла, прижав узелок к груди. Остриженные пряди следовало сжечь –так поступали все эльфы в деревне, включая тех, кто не верил в приметы. Если она не поторопится, костер потушат, и придется ждать до утра. Если уйдет сейчас, то какие-то слова останутся несказанными, и они отдалятся друг от друга еще больше. Эти слова уже зрели внутри, но девушка не знала, имеет ли право их произносить. Она говорила достаточно… сказала слишком много. «Вот за что он любит тебя, дитя. Ты живая».

— Да, мне хотелось ее убить.

Эрфиан улыбнулся и развернул свиток.

— И что же тебя остановило?

— Она мудрая женщина. Она может помочь тебе выйти к свету. Но ты не примешь ее помощь. Нет такой силы, которая вырвала бы тебя из тьмы.