– Не слышал я, чтобы у человека королевского рода были такие странные права! – воскликнул Сигге Сакс. – То, что человек завоевал своим мечом, отнять у него можно только другим мечом!

– Это был меч Ингвара, – напомнил Мистина.

– Да Ингвар был ребенком! Правда, Эллиди?

Толстяк кивнул.

– Ингвар был юн, но он уже тогда был князем, – возразил Мистина.

– Врешь! – добродушно, но твердо перебил Рановид. – Ингвар был не князем, а всего лишь братом князевой жены. И заложником от Ульва. Мы-то помним.

Его брат Туробор закивал. Их отец, Свеньша Толстоносый, приходился двоюродным братом Свенгельдовой матери и был в числе товарищей воеводы, когда тот перебрался из Ладоги в Волховец. Сам Свеньша давно умер, но двое его сыновей, Ранобор и Туробор, остались в дружине. Третий и четвертый их братья торговали солью и сейчас были в поездке.

– Тем не менее Ингвар был заложником королевской крови и близким родичем князя Олега Моровлянина, – гнул свое Мистина. – К тому же на его стороне была удача – вы ведь все знаете, как и в чем она проявилась? Она сказалась и тогда. Эта удача была мечом, а мой отец лишь рукой, которая его держала. Один без другого, они стоили бы куда меньше. Мой отец не посрамил своего юного вождя и в награду получил древлянскую дань. Между ними – и Ульвом волховецким, который тогда еще был жив, – все было ясно оговорено. С Деревлянью воевала Русская земля, держава Олега Вещего. А вовсе не Свенгельд, сын Халльмунда. И владеет ею Русская земля. В ней даже не сменился князь. Все это, – Мистина обвел рукой гридницу, хотя имел в виду не ее, а землю за ее стенами, – принадлежит Ингвару. Я уже знаю, как он намерен этим распорядиться. Он не называл имени того, кто сменит моего отца. Но мне даже было не слишком любопытно его услышать, ибо новый посадник будет получать лишь треть дани и половину мыта.

По гриднице пролетел негодующий вздох. Этим людям сейчас сказали, что отныне они станут в три раза беднее.

– И ты ничего не хочешь с этим сделать? – насмешливо воскликнул Эллиди, будто не верил в такую возможность.

– Я знаю, что Ингвар ничего не может с этим сделать! Если он оставит все как есть, это будет означать, что Киев отказался от прав на Деревлянь. Ведь киевскому князю будет все равно, собирает кто-то дань с древлян или нет, если ему из этой дани так и не достанется ни веверицы. Этого не потерпят те люди, чьи отцы сражались за нее. И в Киеве будет новый мятеж. – Мистина взглянул в холодные глаза Сигге Сакса, напоминая о том, о чем хорошо знали они двое. – Сын Ингвара уже почти взрослый. Но все же не настолько, чтобы принимать взрослые решения. Если князем станет Святослав, править будет Асмунд. И я вас уверяю – пройдет немного времени, как здесь водворится со своей дружиной кто-то из его братьев.

– Так ведь Асмунд – родной брат твоей жены!

– И как раз поэтому я могу быть человеком Ингвара, но не могу быть человеком Асмунда. И Асмунд не станет поддерживать меня, если я откажусь делиться с ним данью. А долго ли мы здесь удержимся, если древляне будут знать, что за нами больше не стоит Русская земля?

– Если все так, как ты говоришь, – вступил в разговор старый кузнец Несветай, – нам невелика разница, Ингвар останется князем или будет его сын. Мы не нужны никому из них.

– Ингвар будет очень рад, если вы останетесь здесь… на новых условиях. Ведь никто лучше вас не знает Деревлянь и ее жителей.

По скамьям пролетел шум, иные негодующе хлопнули себя по коленке.

– За это знание надо платить! – сквозь шум крикнул Сигге Сакс. – Скажи Ингвару: никто, кроме нас, не удержит эту землю в повиновении! Если он прогонит нас, ему придется воевать здесь заново, будто этих пятнадцати лет не было! Дань за сколько лет он потратит на такую войну?

Мистина не нашелся с ответом. Он тоже понимал: малейшее несогласие между здешней русью и киевской древляне используют как случай избавиться от зависимости. Чтобы избежать новой войны, дело о дани должно быть решено мирно. Но даже он, при всем его уме и опытности, пока не видел, как это можно сделать.

* * *

А на следующий день за Мистиной пришли от князя Володислава и пригласили в обчину на Святой горе. Он взял с собой десять человек: пятеро своих и пятеро из людей Свенгельда: Сигге, Эллиди, Несветая, Эльдьярна и Ранобора. Впервые за много лет киевский воевода, в его белых «печальных» одеждах, стоял перед древлянскими старейшинами, будто бедняк: они-то все надели лучшее яркое платье, если не греческое, так хоть дома выкрашенное в красный, синий, зеленый, желтый цвета. И это различие, несомненно, помогало им взирать на русов с надменностью и даже пренебрежением. Ведь это русов посетила Марена-поляница, мощным ударом выбила наилучшего бойца из плотно сомкнутого строя.

Молодой князь Володислав сидел на почетной скамье в синем кафтане, стрый Маломир стоял возле него в желтом. По сторонам разместились старейшины поблизости живших родов: все тоже оделись в лучшее праздничное платье, уже не скрывая, что для них эта перемена в Свинель-городце – немалая радость.

Лишь пообок виднелась еще одна такая же белая фигура: княгиня Предслава. Здороваясь, Мистина мельком улыбнулся ей, и в улыбке его заранее отражалась усталость от предстоящего разговора. Он знал, и что ему скажут, и что он ответит, но все это должно было быть сказано.

– Будь жив, Свенельдич! Мы, князья, бояре и старцы людские, позвали тебя, дабы донес ты волю нашу киевскому князю Ингорю, – начал Володислав, когда Мистина и пришедшие с ним сели напротив, на скамью для почетных гостей.

Мистина даже не переменился в лице, хотя плечом почувствовал, как встрепенулись его спутники. Едва успел Свенгельд могильной землей покрыться, как эти, что пятнадцать лет перед ним дрожали, уже свою «волю» князю русов посылают!

– И в чем же ваша воля состоит? – с такой глубокой серьезностью, которая сама уже означала насмешку, осведомился Мистина.

– Воля наша, – Володислав бросил взгляд на высокий столб с вырезанной головой чура, стоящий у печи, будто хотел почерпнуть у него сил, – что пришло время новый ряд нам заключить.

– И по какой же причине мы должны заключить новый ряд? Разве же прошло тридцать лет?

– Лет прошло немало! – весомо заявил Маломир. – Когда заключали тот старый ряд, наш князь, – он не без снисходительности взглянул на племянника, – был малым детищем, едва подстриженным[10]. Но с тех пор он вырос и стал зрелым мужем. Не пристало мужу довольствоваться долей, что давали детищу. Ему иная требуется.

В мыслях Мистины мелькнул простейший выход. Если вся загвоздка в том, что маленький древлянский князь вырос… Добрыне пять лет, и он прямой наследник Володислава… если древлянским князем вновь станет малый ребенок, то все успокоится и станет по-прежнему. И так оно может идти из поколения в поколение…