«решительности и арийской непреклонности», которую он проявил в борьбе с белорусскими партизанами. У Клетца не было бы никаких серьезных шансов на дальнейшее выдвижение, если бы…

20 июля 1944 года в личной ставке Гитлера «Волчье логово», за сотни километров от Берлина, грянул взрыв. Полковник фон Штауффенберг, участник заговора высших офицеров и генералов вермахта, пронес в портфеле бомбу замедленного действия. Она взорвалась во время оперативного совещания. Сам Гитлер отделался нервным потрясением, однако многим эсэсовцам и офицерам службы безопасности «СД» эта история принесла немалую пользу. С того дня Гитлер окончательно перестал доверять даже своему генеральному штабу и Центру военной разведки — абверу. По его приказу «СС» и «СД» были поставлены над всеми военными ведомствами.

Вот тогда–то штурмбаннфюрер Клетц, получив к своему чину добавление «обер», и появился как «чрезвычайный уполномоченный» «СД» в абвере, в отделе «Заграница». Именно в этом отделе давно и благополучно служил оберлейтенант Либель, отрабатывая свое право не быть посланным на фронт.

Способности бывшего полицейского инспектора в роли соглядатая развернулись в полной мере. С самого первого дня Клетц стал подозревать в измене всех, начиная с начальника отделения подполковника Мельтцера и кончая вестовыми. Оберштурмбаннфюрер совал свой перебитый где–то в гамбургских трущобах нос во все дела, выискивая «шпионов». Внимание бывшего сыщика привлек и исполнительный обер–лейтенант Либель.

Обязанности Либеля были довольно сложными. Они требовали ловкости и умения заводить и поддерживать нужные знакомства. Он должен был, как говорят немцы, «проходить сквозь стены», потому что его функции не всегда укладывались в рамки служебных инструкций и предписаний. По долгу службы он встречал и расквартировывал в Берлине секретных агентов абвера перед их отправкой в русский тыл и, как доверенное лицо разведки, ведал снабжением их деньгами, документами и даже гардеробом.

Добыть квартиру, продовольствие, одежду в Берлине в то время, осенью 1944 года, было нелегко. Но надо сказать, что обер–лейтенант справлялся со всем этим неплохо. Подполковник Мельтцер был им доволен.

— Мой Либель в Берлине может все, — говорил он офицерам абвера. — Если вам нужны гаванские сигары или подлинный головной убор полинезийского вождя, он и это достанет! Кроме того, у него огромные связи — там… — При этом Мельтцер делал значительные глаза, указывая в потолок. — Немножко легкомыслен. Да это и понятно: старый холостяк, со странностями. Но абсолютно преданный и знающий человек. Между прочим, он рисует — и совсем недурно, — я видел несколько его картин. Наверное, их хватило бы на небольшую выставку.

Вот с этих–то картин и начался конфликт Либеля с Иоахимом Клетцем. Вскоре после появления оберштурмбаннфюрера в отделе «Заграница» как–то вечером он остановил Либеля в коридоре и, явно желая блеснуть знанием личных дел сотрудников, сказал:

— Я советую вам, господин Либель, в следующий раз составлять свои финансовые отчеты менее поспешно. Я понимаю, это скучно, ведь заполнять отчеты совсем не то, что рисовать картинки. — Он засмеялся, считая, что пошутил.

Правда, финансовые отчеты никак не входили в компетенцию оберштурмбаннфюрера «СД», но «проклятый полицай» лез во все.

Ли бель помолчал, а затем, когда Клетц кончил смеяться, ответил:

— Интерес к живописи нисколько не мешает мне нести службу, господин оберштурмбаннфюрер. Кстати говоря, ею занимаются иногда и великие люди.

Клетц понял: Либель намекал на Гитлера, который в начале своей карьеры рисовал декорации.

Однако полицейский инспектор был не из тех, кто лезет в карман за словом.

— Я хорошо знаю, чем занимаются люди и великие и рядовые, — отрубил он. — Это моя профессия!

С тех пор оберштурмбаннфюрер, носивший на мундире крест с дубовыми листьями за карательные экспедиции, не раз в присутствии Либеля заводил разговоры о «людях, которые не нюхали фронта», и даже о людях, которым «следовало бы понюхать фронт».

Либель никак не реагировал на эти прозрачные намеки и только про себя окрестил оберштурмбаннфюрера Клетца «чертовым полицаем».

В то утро, когда Либель явился в кабинет Мельтцера, присутствие там Клетца могло означать, что дело имеет чрезвычайную важность. В руках у Мельтцера Либель увидел телеграмму.

— Прошу вас, господин обер–лейтенант, встретить, соблюдая все правила конспирации, человека, о котором здесь идет речь, — сказал подполковник, протягивая Либелю телеграмму. — Поместите его в одной из наших квартир. Затем доложите мне и… — Мельтцер сделал паузу, — оберштурмбаннфюреру Клетцу. Пароль — «Циклон».

— Слушаюсь, господин подполковник, — ответил Либель. Он взял телеграмму и собрался было идти, как со своего места грузно поднялся Клетц.

— Задержитесь на минуту, мой дорогой господин Ли бель, — сказал он, подходя к офицеру вплотную. — Я хотел бы предупредить вас, что человек, которого вы встретите, вскоре отправится в тыл к русским для выполнения очень ответственного задания. Кроме того, он фронтовик, — Клетц демонстративно подчеркнул это слово. — Я прошу вас как следует позаботиться о нем. Не давайте ему повода для жалоб. Доложите сегодня в четырнадцать часов.

— Слушаюсь, господин оберштурмбаннфюрер, — выдавил Либель.

Клетц с деланной улыбкой смотрел на него в упор, слегка наклонив вперед лысеющую голову.

Подымаясь по лестнице из подземного бункера, где помещались в то время все служебные и даже жилые комнаты абвера, он развернул телеграмму. В ней говорилось, что некий капитан Шварцбрук в 12.00 прибывает экспрессом в Берлин из Дрездена. Либель взглянул на часы. Было уже девять. Правила конспирации запрещали встречать агентов на вокзале. Нужно снять капитана с поезда на последней станции перед Берлином.

Либель заправил свой малолитражный фургончик «оппель» и на полной скорости выехал к станции Зоссен.

Машина миновала пустынные перекрестки, на несколько минут ее задержала пробка у опрокинувшегося во время ночной бомбежки трамвая. Да, к осени 1944 года жизнь в Берлине все более походила на кошмарный сон. Огромный город непрерывно вздрагивал от ударов авиации союзников. Уже целые кварталы лежали в развалинах. Разбитые витрины и окна, словно подслеповатые глаза, глядели на улицы, некогда щеголявшие чистотой. На одном из углов, над развалинами Либель увидел полотнище, на котором коричневыми буквами были выведены слова: «Мы приветствуем первого строителя Германии Адольфа Гитлера» — это потрудились сотрудники ведомства пропаганды. «Ну что ж, — подумал Либель, — еще полгода, и этот «строитель» превратит Берлин в груду развалин».

…По сторонам загородного шоссе бежали ряды посаженных по линейке деревьев. Машина прошла через пригородные поселки, мимо чистых домиков под крутыми черепичными крышами. Раздумывая о своем, Либель едва не налетел на полосатый шлагбаум с надписью: «Ремонт. Объезд три километра». Дорога впереди основательно разбита, это снова следы бомбежки Времени оставалось