Чуть не со всех сторон наседали на Московию беспощадные вороги, и со всеми ими предстояло Лермонту скрестить мечи.

Мало ему было отпущено судьбой времени на учение.

Лермонт любил слушать рассказ Галловея о его первой встрече с Царем. Узнав, что в Москву приехал Галловей-часовщик, Царь возликовал и велел немедля доставить его во дворец. Юный Михаил обласкал его, не мог на него нарадоваться и тут же потащил его в свои покои. Галловей ничего не мог понять, голова его пошла кругом. Войдя в царские покои, он обомлел — они были забиты часами всех видов. Всюду теснились часы стенные, столовые, астрономические, или морские, карманные, песочные. Они тиктакали на все голоса и лады, выбивали затейливые куранты, пели птичьими голосами, стучали золотыми молоточками, показывали расположение звезд и планет на небосклоне, играли диковинные действа со всякими фигурками, поражали хитрой выдумкой и филигранным мастерством. Царь оказался страстным любителем часов. Он с детства маялся ногами и предпочитал отсиживаться в покоях с любимыми часами. Он тут же стал просить Галловея починить ему какого-то старинного любимца. Галловей, разумеется, не ударил лицом в грязь. Он стал часовщиком и поставщиком часов Его Величества. Ему как зодчему были обеспечены лучшие царские заказы — вплоть до Спасской башни!

Царю Михаилу было в 1613 году, когда его впервые узрел в Кремле рейтар Лермонт, семнадцать отроческих лет. Царь приходился ровесником своему новому ратнику. Отец Царя, патриарх Филарет, томился тогда в польском плену. Мать — Ксения Ивановна Шестова — была незнатного рода. Никогда Михаил не чаял стать Царем на Руси, мальцом жил в северном краю, на Белоозере, где хранилась государственная казна, подальше от татар и ляхов. На Белоозеро мальчонку Мишу с теткой сослал Царь Борис Годунов, сильно опасавшийся его отца — боярина, коего он заточил в монастырь. Только смерть Годунова объединила снова Романовых в Москве. Из годуновского плена угодили они вскоре в плен к Тушинскому вору, но для отца будущего Царя, Филарета, это был почетный плен — названый Димитрий надеялся на помощь Романовых.

В 1610 году признавшая Царем королевича Владислава продажная Боярская дума, изменяя отечеству своему, направила к королю Жигимонту послами Филарета и князя Голицына. Они попали в западню — поляки держали их в плену почти девять лет. Вернется Филарет лишь в 1619 году. Сам Михаил с матерью тоже стал в Кремле пленником поляков. Будучи освобожденным в ноябре 1612 года, Михаил отсиживался в своей костромской вотчине или в соседнем Ипатьевском монастыре. И вдруг, как гром среди ясного неба, избрание на царство! 14 марта 1613 года семнадцатилетний Михаил Романов с несказанным изумлением узнал от московских послов, что еще 21 февраля Собор избрал его на престол. Мать новоизбранного Царя Ксения Ивановна, она же инокиня Марфа, пришла в неописуемый ужас и, плача, объявила послам, что «у сына ее и в мыслях нет в таких великих преславных государствах быть Государем, он-де не в совершенных летах, а Московского государства всяких чинов люди по грехам измалодушествовали, дав свои души прежним Государям, не прямо служили».

Попервоначалу ни Михаил, ни мать его не соглашались с избранием. Государство вконец разорено Смутным временем, и никому не известно, кончилась Смута или нет, и если нет, то сколько лет она еще продлится. Казна пуста. У Москвы могучие противники: поляки с литовцами, свей, татары. Всюду шалили шайки Заруцкого, Лисовского, Толстого, Баловня. И слишком много в Москве князей да бояр, кои свысока глядеть станут на Царя-отрока из рода Романовых. Отец его, Филарет, на что старее, умнее, сильнее, и то не смог добиться престола, а куда там Михаилу!.. Не меньше шести часов вели послы переговоры с Царем и его матушкой. Нет да нет, да ни в какую!.. «Бог да взыщет на вас конечное разорение государства!» — грозили бояре. Только через пять дней, 19 марта, двинулась пестрая царская кавалькада с охраной и послами в Москву. Царь и стражники тревожно вглядывались в дремучие заволжские леса: неровен час с гиком и свистом налетят разбойнички Толстого — грозы костромских проезжих дорог.

11 июня 1613 года произошло венчание первого из Романовых.

А в конце августа того же года въехал в Москву будущий рейтар Царя Михаила Федоровича — шкот, «бельский немчина» Джордж Лермонт. Уже 1 октября Лермонта отрядили со шкадроном рейтар охранять Кремль, где в тот день Царь Михаил, чье библейское имя на языке древних евреев означало «кто как Бог», справлял день ангела. В тот день и сподобился Лермонт узреть августейшую особу на диво невзрачного вида. Михаилу на глаз можно было дать лет четырнадцать, не более. Наверное, он страдал золотухой — блекло-серые глаза воспалены, кожа нездоровая, в болячках, фигурка нескладная и тощая до невозможности. «И это — Царь Московии?!» — в полном недоумении спросил себя бравый рейтар. Но сомнения быть не могло: золотушный отрок был при короне, с державой и скипетром.

Вволю нагляделся Лермонт на Царя Михаила Романова. Иноком бы быть этому хилому отроку с размытыми голубыми глазками, сопливым носом и худосочной фигурой. Не шли ему ни скипетр, ни держава. В Кремле зло шутили над ним. «Не помазанник Божий, а олух царя небесного». «Царь без царя в голове!». «Да неужто все Романовы таковыми будут! Боже, спаси Руссию!..»

И думалось тоже: ничем не лучше этот самодержец его, Лермонта. Слабак он, щелчком зашибить можно, а уж грамоте, писать и читать умеет он, Лермонт, куда лучше этого золотушного венценосца.

Очень скоро он знал уже все московские цены и записал их для памяти: пуд меда — 25 алтын, воска — 3 рубля 25 алтын, лучшего говяжьего сала — 2 рубля, соленого мяса — 2 3/4 гривны, масла — 26 алтын 4 деньги, соленая Кольская семга — 2 алтына за штуку, или 4 рубля за бочку, бочка лучших переяславских сельдей (200 штук) — 11 алтын и 4 деньги, 20 осетров — 8 рублей, фунт сахару — 3–4 рубля, пара сапог яловичных — 8 алтын, сафьянных — 14 алтын, красных телячьих — 20 алтын.

Мудрые люди говорят, что все, что поднимается, должно со временем упасть. Увы, к ценам это не относится. Цены из года в год ползли вверх, набирая скорость.

Не спрашивая согласия своих подданных, большинству которых в то же тяжкое время икра была не по карману, Царь Иоанн Федорович по совету Шереметева сдал торговлю осетровой и белужьей икрой на откуп за 40000 талеров голландцам, которые продавали ее в Италии, Англии, Нидерландах, Франции.

Пшеница продавалась в зависимости от урожая за 2–13 алтын за четверть, рожь — немного дешевле. За 7 денег можно было купить связку дров, достаточную, чтобы испечь хлеб из четверти муки.

Казенная водка стоила 6 рублей за ведро, романея — 25 алтын, рейнское — 30.

Мы нарочно указали здесь московские цены того времени, поелику совершенно не понимаем тех сочинителей, кои в своих романах никогда не заглядывают на рынок, а если, случается, и заглядывают, то никогда не интересуются ценами. А цены, мы смеем утверждать, играют не последнюю роль в нашей жизни. Далеко не последнюю. И вообще в нашей жизни больше скучной прозы, чем романтической поэзии…

Торговля хлебным вином, ставшая казенной монополией еще благодаря государственной мудрости Царя Бориса Годунова, давала при Михаиле Федоровиче вследствие дешевизны «зеленого змия» до 800 рублей в год. Казна покупала водку за 15 алтын за ведро, а продавала — за 4 рубля в мирное время и за 8 — в военное. Из-под полы и прилавка торговали сравнительно дорогим табаком. Впрочем, Лермонт не курил.