Себастьян улыбнулся, глаза лукаво сверкнули.

– Вы не пожалеете, – многообещающе сказал он. Когда холодный металл коснулся ее кожи над правой грудью, Сара вздрогнула и невольно подняла руки.

– Если я должен привязать вам руки к ножкам стола вашими чулками, я так и сделаю, – пригрозил Себастьян.

Она моментально опустила их, схватившись для верности за юбки. Он изучал ее лицо, и Сара закрыла глаза, чтобы избежать его взгляда, хотя знала, что это глупо. Теперь она еще острее воспринимала легкий нажим пера на ее грудь. Он был холодным, чуждым на горячей коже… и странно возбуждающим.

Сначала штрихи пера были твердыми, потом вдруг дразняще легкими, быстрыми, затем движения стали мучительно замедленными. Эти перемены сдерживали накал ее страсти, обостряя ее чувствительность. Перо танцевало по груди, дразня восхитительной надеждой на завершение, которую Себастьян обманывал снова и снова. Когда перо быстро приблизилось к соску, она приготовилась, ожидая прикосновения к сверхчувствительному месту. Но оно лишь скользнуло по краю, и Сара подавила вздох разочарования. Он кружил вокруг другого соска, пока не остановился, чтобы окунуть перо в чернила. Затем, к ее удивлению, холодная капля упала ей на один сосок, а вторая – на другой. Прежде чем Сара успела отреагировать, кончик пера надавил на первый, а большой и указательный пальцы Себастьяна – на второй. Гладкий наконечник вычерчивал крошечные окружности, пальцы раскатывали чернила по коже. Двойное возбуждение заставило ее сжать лодыжками бока Себастьяна, чтобы крепче притянуть к себе, и твердая плоть уперлась в ее самое жаждущее место.

– Еще нет, – пробормотал он. Сара открыла глаза, увидев сквозь туман страсти, что он исчез из поля зрения, но через секунду вновь ощутила перо, теперь на внутренней стороне бедер. Прикосновение было очень легким, восхитительным и пугающим. Она крепко сжала губы, когда он двинулся по холмику завитков, потом еще ниже…

– О Господи, – прошептала Сара.

Она не знала, как он это делает, но ее тело ответило взрывом наслаждения, которое было почти мукой на грани экстаза.

Но перо скользило дальше, пока Сара не почувствовала твердость наконечника у края внутренних складок. Она хотела этого, она боялась этого…

– Верьте мне, Сара, – прошептал он, словно прочитав ее мысли.

Потом надавил, и перо скользнуло внутрь, края возбуждающе терлись о влажную кожу. Ее тело желало большего, Сара ощутила пустоту, образовавшуюся внутри, пустоту, созданную ее собственным желанием.

– Пожалуйста, – взмолилась она. – Пожалуйста.

Он словно только этого и ждал, она почувствовала, как его возбужденная плоть на секунду прижалась ко входу. Потом Себастьян погрузился в нее, заполняя пустоту с таким удивительным мастерством, что она вцепилась ему в рубашку и еще ближе притянула к себе, требуя большего своими руками, губами, всем телом. Инстинктивно Себастьян нашел ритм, который вел ее в чувственную пропасть… и, когда она уже начала падать, его большой палец нащупал средоточие желания у нее между ног, с такой силой ударив ее о стену невероятных ощущений, что в глазах у нее потемнело, а в ушах раздался оглушительный грохот. Это было за пределом наслаждения, за пределом боли, на грани смерти.

Когда Сара наконец очнулась, Себастьян еще неподвижно лежал на ней, уткнувшись ей в плечо, тяжело дыша. Он заставил себя встать и протянул ей руку. Она с трудом поднялась, оглядела комнату, поразившись учиненному ими беспорядку.

Письменный стол испачкан, пол усеян бумагами и чернильными пятнами, которые также покрывали рубашку Себастьяна и ее сорочку. На груди у нее размазаны абстрактные разводы, которые вряд ли уберешь одним лимонным соком. Она должна бы сгореть от стыда, подумала Сара, но после всего, что сейчас произошло…

– Это было замечательно, – сказала она. Себастьян улыбнулся, медленно, устало.

– Да, – согласился он. – Это настоящий образец красоты.

Сара чуть не задохнулась от смеха.

«Настоящий образец красоты» ознаменовал своего рода их молчаливое примирение. Они могли разговаривать обо всем. Но определенные темы были закрыты. Сара чувствовала, что их лучше не касаться, это приведет только к напряжению между ними, а дополнительных сведений она все равно не получит. И она хранила молчание.

Однако Сара догадывалась, что постоянное отсутствие Себастьяна как-то связано с мистером де Лентом. Известные ей факты говорят о том, что у Себастьяна имеются для него планы возмездия, как имелись для нее, только более сложные, конечно, и, возможно, более ужасные. Когда она думала о тех планах, ее охватывали весьма неприятные чувства. Во-первых, страх – за Себастьяна, за то, что он делает, что при этом как-то может пострадать леди Анна. Еще беспокойство насчет собственного будущего, когда свершится месть Себастьяна. Потом ему больше незачем оставаться в Венеции, и куда она пойдет? Что будет делать? Их связь временная, на этот счет она не строила никаких иллюзий, но будущее после него представлялось ей голой стеной, пустотой, которую не могли заполнить ее размышления, имевшие слабый оттенок горечи.

Она подумала о мистере де Ленте, разоблаченном, опозоренном, даже мертвом. Но удовлетворение, которое Сара почувствовала от этой мысли, испугало и встревожило ее больше, чем она хотела признать.

Письма от Мэгги тоже не помогли. Она снова путешествует, на этот раз в Йоркшир, чтобы увидеть недавно отреставрированное поместье и новорожденного ребенка герцога и герцогини Рейберн. Ни титулованные знакомые подруги, следившие за событиями в Лондоне, ни сама Мэгги, смутно помнившая о недавней вражде мистера де Лента с другим джентльменом, не знали никаких подробностей. И Сара перестала интересоваться.

В ее собственных письмах к Мэгги по большей части говорилось о Венеции – о ее красотах, о звуках вездесущей музыки. Она рассказала ей о кошке, которую позволила себе приютить. Она рассказывала о погоде, о своем удовольствии кататься в гондоле, хотя раньше боялась воды. Короче, писала обо всем, кроме того, что оставила службу у леди Меррил и теперь любовница человека, полного имени которого она даже не знает.

Себастьян целыми днями отсутствовал, и это вызывало у Сары растущую тревогу. Может, она ему надоела? Может, он сменил ее на розовощекую венецианскую девушку, которая лучше подходит ему в постели, чем она? Которая отвечает ему более остроумно, когда он поддразнивает ее в своей вежливой, изысканной манере?

Несмотря на все свои усилия, Сара так и не овладела умением добродушно подшучивать, а по опыту ей давно известно, какова цена ее тела в постели.

Она не была красавицей, но пыталась быть загадочной. Она была не слишком искушенной, но пыталась быть соблазнительной. Она мало что знала о приятной стороне физической близости, но пыталась казаться умудренной опытом. Но всякий раз, когда Себастьян входил в комнату, всякий раз, когда прикасался к ней, это было так, словно ее подняли и встряхнули. В голову приходили и слетали с языка грубые слова, выдававшие неловкость, в которой она не желала себе признаться. Зато грациозные движения, в которых она весь день упражнялась, и чувственные игры, описанные в книгах, тайком купленных Марией, тут же забывались. Когда Себастьян был с ней, она чувствовала себя неуверенной, беспомощной и все же сильной, каждое прикосновение, каждое слово жгло и в то же время успокаивало ее.