Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но ты никому не должен рассказывать о том, что узнал. Отец и так на грани срыва. А мама… Мама тоже напугана. Они оба… Я еще не видела их такими. Поэтому, Милтон, я тебя очень прошу: никому ни слова. Я с этим как-нибудь справлюсь.
– И что ты собираешься делать?
– Не знаю.
– Помни, ты не одна. Тебе не придется распутывать клубок в одиночку.
– Спасибо.
– Я понимаю, тебе надоели предостережения. Но я тоже должен тебя предостеречь. Ник, будь осторожна, предельно осторожна. Я не хочу, чтобы ты пострадала.
Некоторое время мы стоим, взявшись за руки. Потом я захожу в магазин, а Милтон ждет меня снаружи. Я покупаю все, что заказывала мама. Обратно мы идем вместе, Милтон несет свои и мои покупки.
– Если хочешь, приходи к нам на чай. И на барбекю от семейства Энсон.
– Или от семейки Адамс?
– Наверное, это правильнее. Так хочешь поучаствовать в нашем маленьком шоу ужасов? Приходи с мамой.
– Мама точно не пойдет. А мне не хочется оставлять ее одну.
– Уверен?
– Да.
– Горячие гамбургеры…
– Это, конечно, вкусно… Может, в другой раз. Мне еще нужно кое-чем заняться. Пороюсь в «Гугле», поищу материалы по теме «столкновение с призраком». Может, чего-нибудь и нарою.
Не знаю, шутит он или говорит всерьез. Милтон отдает мне пакет с покупками.
– Свяжись со мной по скайпу, – предлагает он. – Или пошли сообщение. Мобильник всегда при мне. Круглые сутки.
– Ладно. Спасибо.
Милтон толкает калитку, входит на свой участок и идет по дорожке. У двери дома он поворачивается:
– Будь осторожна, подружка!
На этот раз он улыбается. И я отвечаю ему улыбкой.
Над крышей нашего дома поднимается струйка серого дыма. Обхожу сад и толкаю заднюю калитку. Отец, одетый в шорты, бейсбольную кепку и старые сандалии, кочергой ворошит угли в мангале. На складном столике стоит открытая бутылка пива.
Из дома выходит мама, неся два блюда с салатом.
– Ты все угли в порошок сотрешь, – поддразнивает она отца.
– Я знаю, что делаю. Мужчина разводит огонь. Мужчина готовит еду.
Отец выразительно похлопывает себя кулаком по голому торсу.
Я улыбаюсь. В детстве я часто видела отца таким. Тогда многое было по-другому. Удастся ли нам вернуть прежнее состояние счастья? Все возможно.
– Что ж, мужчина, начинай готовить. Ты знаешь, насколько опасны голодные женщины, – смеется мама.
Я отдаю отцу пакет, а сама сажусь на пластиковый стул, разрезаю булочки пополам и выкладываю их на тарелку.
Из-под кровати торчат задние лапы Мисти.
– Ты чего здесь разлеглась? – спрашиваю я собаку. – Тебя все ищут. Внизу тебя ждет персональная колбаска. – Я деликатно умалчиваю, что колбаска попросту свалилась с шампура, отчего и стала персональной. – Поднимайся, хватит дрыхнуть.
Обычно Мисти восторженно реагирует на каждое мое слово. Сейчас она должна бы мгновенно вылезти, запрыгать и завилять хвостом. Да что там слово. Как правило, достаточно звука моих шагов! Но эта чертова жара сморила колли. Даже на предложение о колбаске не отозвалась. Я и сама жутко устала от жары.
Обхожу кровать. Под батареей стоит таз, в него натекло ржавой воды – не много, всего на пару дюймов. Рядом с тазом на боку лежит неподвижная Мисти. Ковер вокруг ее головы темный и мокрый.
– Мисти! – зову я.
Она не поднимает головы, даже уши не вздрагивают. Остекленевшие глаза устремлены в одну точку. Я наклоняюсь, трогаю шерсть на шее. Ощущения привычные, тело Мисти не остыло и не одеревенело, но собака лежит неподвижно. И она не спит. Во сне бы она дышала и подрыгивала лапами. Говорят, колли часто снится охота на белок…
– Нет, нет, нет, нет, нет, нет! – повторяю я, как будто мое отрицание что-нибудь изменит. – Прошу тебя, не делай этого. Слышишь? – Я опускаюсь на колени рядом с собакой. – Давай просыпайся. Все хорошо. Никто на тебя не сердится за то, что ты пробралась наверх. Просыпайся.
Я глажу ее морду, удивительно мягкую черную кожу вокруг пасти. Мисти не дышит, не издает никаких звуков. Ее кожа мокрая и немного липкая. Мисти вытошнило. Потом она легла в то, что исторгла из себя, – и все.
Смотрю на таз. Скорее всего, Мисти захотела пить и налакалась этой дряни.
– Мама! Папа! Ма-а-а-а-ма!
Мне стыдно, что я так веду себя возле мертвой собаки, но удержаться не могу. Склоняюсь над ней, у меня текут слезы вместе со слюной.
В комнату вбегают родители.
– Что такое? Что… Боже!
– Она…
Оба опускаются на корточки.
– Надо отвезти ее к ветеринару. – Отец протягивает руки, чтобы поднять Мисти.
Мама качает головой:
– Ветеринар ей уже не поможет.
– Но почему? Почему? Откуда все это? Конечно… Вода! Вода из батареи. Я подставил таз, чтобы слить воду. А там – очищающий реагент…
– Ты же не знал, что Мисти проберется в комнату. Ей настрого запрещено сюда подниматься.
– Я должен был предусмотреть! Должен был закрыть дверь. Он убил ее. Он убил Мисти. Прямо в доме! В комнате Ник!
Отец хватает таз и выбрасывает в окно. Слышу треск сломавшейся пластмассы. Папа упирается лбом в подоконник, у него трясутся плечи. Он плачет.
Мама подходит к нему, гладит по спине:
– Кларк, успокойся. Ник и так тяжело. Не добавляй ей страданий.
– Я знаю! – выпаливаю я. – Знаю про Роба.
Родители поворачиваются ко мне, вид у них ошеломленный.
– Вы же о «нем» говорили? Вы только что сказали «он». Вы его боитесь. Я знаю, кто «он» такой.
– О чем ты?
– Папа, не ври мне хотя бы сейчас. У тебя был старший брат. Семнадцать лет назад он утонул в озере, но каким-то образом вернулся с того света. Вернулся и убивает… убивает. Это он убил…
Не могу заставить себя произнести ее имя.
Родители молчат. Стоят, разинув рты, и смотрят на меня. Пару часов назад я требовала от Милтона, чтобы он никому не разболтал моей тайны. Сейчас это уже не имеет значения. Мне все равно.
– Я его видела. В бассейне. В воде. Он говорил со мной.
Мама вскрикивает. Отец вцепился в край подоконника.
– Я знал, – выдыхает он. – Знал, что он вернется.
– Помолчи, – одергивает его мама. – Пусть Ник расскажет. Ник, продолжай.
– Он говорит… у него осталось незавершенное дело.
Откровенный рассказ должен был принести мне облегчение. Но я ощущаю только нереальность происходящего. Я у себя в комнате, стою на коленях перед мертвой собакой. Напротив – ошеломленные, испуганные родители. Рассказываю им о призраке, убившем Мисти, тереблю ее шерсть, все такую же мягкую и податливую. Смотрю на волны шерстинок, отзывающихся на мое прикосновение. Чем не доказательство, что все происходит на самом деле? Но у меня сохраняется ощущение, будто я смотрю фильм о чужой жизни. Или живу в чужом кошмарном сне.