Сенат должен был вынужден прислушаться к новой восходящей на петербургском небосклоне звезде и принял, наконец, благоприятное для искателя правды решение. В нём причина и следствие поменялись местами: хоть в своём служебном рвении бывший губернатор Тобольской губернии и нарушил рамки дозволенного, но, принимая во внимание его невиновность, выслугу лет и положительные отзывы генерал-губернатора Западной Сибири Вельяминова, «правительствующий сенат осмеливается на всё сие обратить милосердное воззрение его императорского величества».

6 марта 1833 года состоялось высочайшее решение: «Бантыш-Каменского избавить от всякого взыскания; обратить на службу, причём зачесть ему всё время невинного нахождения под судом – в годы службы. Г-м же сенаторам (ревизорам) поставить на вид неосновательность их донесения».

Князь Куракин после этого вышел в отставку, в отношении Безродного возобновили долго спящее дело о его провиантских махинациях, но его спас министр финансов граф Канкрин, бывший генерал-интендантом 1-й армии (у Барклая-де-Толли). Ещё ранее Канкрин исходатайствовал на свадьбу «бедняка» Безродного 10 тысяч рублей. Безродный снова воспрянул духом, получил действительного тайного советника, ордена и пр. Прошение же Бантыш-Каменского об оказании ему денежной помощи, поданное в январе 1834 года и подкреплённое поддержкой Вельяминова, было оставлено без внимания.

16 апреля 1834 года вышло высочайшее повеление, согласно которому Бантыш-Каменский был окончательно уволен от службы. Одновременно его лишили и чина, который должен был последовать согласно указу 1762 года.

В 1835 году фортуна неожиданно вновь повернулась к нему лицом – его назначили чиновником особых поручений при министерстве финансов, а 16 мая 1836 года он получил пост гражданского губернатора в Виленской губернии. Через три года он стал присутствующим в совете министерства внутренних дел, а в 1840 году – членом департамента уделов и тайным советником. В 1846 году Дмитрий Николаевич был награждён орденом Владимира 2-й степени.

Таким образом, административную карьеру Бантыш-Каменского в конечном итоге можно считать удавшейся. Впрочем, сам Дмитрий Николаевич вряд ли придавал этому особе значение. Он был оправдан по суду, и это было главное – как и его любовь к русской истории, которой он плодотворно занимался до самой своей смерти в 1850 году.

А.С.Пушкин считал его «настоящим историком». Таким он и остался в нашей памяти.

И кто ныне знает какого-то Безродного или князя Куракина?

Головотяпство и другие фокусы чиновников

Лучший генерал-губернатор тот, про которого не

знают, есть он или нет.

Московский генерал-губернатор П.А.Тучков

Чиновничья практика России кишит примерами головотяпства, безалаберности, некомпетентности, неоправданной жестокости и легкомыслия. Наша страна по этому «виду спорта», несомненно, идёт впереди всей планеты. Вот навскидку пример из истории Тамбовского края – тут головотяпство губернатор чудесным образом соединил с «маниловщиной».

Приехавший в 1796 году в Пензу с ознакомительной поездкой генерал-губернатор Вяземский, мало соображая в делах, при проверке накопившихся за многие годы недоимок в губернии, указал в отчёте в сенат 80 тысяч вместо 600 тысяч рублей. Напрасно вице-губернатор Долгоруков пытался его «ввести в разум вещи» – генерал-губернатор стоял на своём. Потом это очковтирательство Вяземского стоило губернским чиновникам массу хлопот, разного рода ухищрений, объяснений перед Петербургом и выговоров от сената.

Потом генерал-губернатор, основываясь на английских теориях, дал директору экономии право объехать всю губернию и «проверить карманы» всех казённых учреждений. Пенза отнюдь не была Девонширом, а директор экономии – просвещённым английским чиновником. Директору, отъявленному хапуге и казнокраду, только того и надо было. Пустили щуку в пруд!

Головотяпство исходило из самого высокого учреждения – от генерал-прокурора Самойлова. Не успел Вяземский отъехать из Пензы, как Самойлов «спустил» в губернию указ отправить накопившиеся в губернской казне медные деньги водным путём. По р. Суре губернское правление отправляло обычно хлеб, но хлеб уже давно сплавили, а Сура к моменту получения петербургского предписания сильно обмелела, и суда по ней перестали ходить. Но если бы даже река была судоходной, баржи с хлебом отягощать медным грузом было опасно – баржи бы не выдержали и затонули. Вице-губернатору Долгорукову пришлось вступать с Самойловым в переписку и приводить ему вышеуказанные аргументы.

Павел I расправлялся с нерасторопными губернаторами быстро и без всяких хлопот. Достаточно было шефу драгунского полка, расположенного на т.н. сибирской линии, генерал-майору князю Адоевскому доложить императору, что тобольский гражданский губернатор Д.Р.Кошелев (1797—1802) отказался поправить ветхие казармы для его полка, как последовал высочайший указ не выплачивать губернатору жалованье до тех пор, пока казармы не будут приведены в надлежащий порядок. Думаем, эта мера сразу возымела действие. Вот бы применить её и в наше время!

В 1803 году, в царствование Александра Благословенного, вышел указ, чтобы в губернских городах не было домов, крытых соломой и чтобы начальство приняло все меры «к искоренению такого безобразия, соединённого с опасностью для пожаров». Тамбовский губернатор Александр Борисович Палицын «взял под козырёк» и отдал приказ полиции снять все соломенные крыши в Тамбове. Скоро город предстал во все своей наготе – по Тамбову будто ураган пронёсся и побросал все крыши с домов наземь. Скоро выяснилось, что на другие виды кровли, а именно на железо, у жителей города средств не было. Либеральный император и послушный губернатор помочь этому горю никак не могли. Пришлось снова крыть дома соломой… А в 1804 году в городе случился пожар, и большая его часть сгорела.

По инициативе Державина с обывателей Тамбова на мощение улиц была собрана солидная по тем временам сумма – 140 тысяч рублей – и заготовлен бутовый камень. И что? Гаврилу Романовича местные казнокрады в союзе с генерал-губернатором И.В.Гудовичем и генерал-прокурором с места прогнали, но о том, чтобы продолжить его начинание, и пальцем не шевельнули. Камень, мозоля глаза целой дюжине губернаторов, пролежал без движения целых 40 лет до 1822 года. А в 1804 году в городской грязи чуть не утонул архиерей Феофил.

То же самое с освещением города: фонарные столбы к началу правления Александра I все сгнили и вместе с фонарями упали на землю, и ни одному губернатору не пришло в голову распорядиться поднять их и поставить на место. Темнота в городе самым эффективным образом открывала простор для беспрепятственных разбоев, грабежей и воровства. В довершение картины, нарисованной всё тем же тамбовским краеведом, тамбовские жители спокойно вывозили навоз со своих дворов к собору, а то и просто сбрасывали его с высокого берега в Цну.

Неприглядный вид Тамбова был притчей во языцех. Слухи об этом достигли Петербурга, и министр внутренних дел В.П.Кочубей (1768—1834), человек честный и деятельный, в 1805 году отправил в Тамбов ревизора г-на Виена. На ревизора особенное сильное впечатление произвело состояние губернской тюрьмы, в частности, положение колодников, помещённых в две тесные сырые камеры. В них не только варили пищу для заключённых, но и оставляли места для заразных больных и рожавших женщин.

В ответ на подробный рапорт Виена Кочубей сделал (бывшему тобольскому) губернатору Дмитрию Родионовичу Кошелеву запрос: мол, не соблаговолите ли, Ваше Превосходительство, объяснить нам причины такого грустного положения в заведениях, «на пользу человечеству устроенных». Ответ Кошелева поражает своей беспрецедентной наглостью: он-де в момент ревизии г-на Виена находился в отъезде в городе Липецке, «следовательно, беспорядки в приказе общественного призрения прошли помимо него»43. Кроме того, рапортовал губернатор, виноват во всём нерадивый губернский прокурор. На этом инцидент был «исперчен». Плут и головотяп Кошелев «отписался» и оправдался, а в приказе общественного призрения, то бишь, в тюрьме, всё осталось по-прежнему.

Вообще Кошелев был ещё «той штучкой».

В 1805 году к нему с рапортом обратился врач Риккер и доложил, что продаваемая из местных погребов вино вызывает у её потребителей странные колики, что, по его мнению, указывает на то, что в напиток продавцы подмешивали вредные или ядовитые вещества типа сурьмы, купороса или янтарного масла. Аналогичные случаи Риккер уже обнаруживал в г. Шацке, и врач уговорил губернатора назначить следственную комиссию. Комиссия в составе врачебного инспектора О. Гирша и городничего майора Клементьева освидетельствовали винные погреба и нашла все вина хорошими. «А систематические колики», – глубокомысленно докладывала врачебно-полицейская комиссия Кошелеву, – «быть может, происходят от излишнего употребления тех виноградных вин или по несходству в сложении тела для употребления оных». Колики, по Кошелеву, были не у всех пьющих, а только у тех, у кого сложение тела