– Пока не справляется, – сказал я. – По крайней мере, мне так показалось. Я довольно долго с ней говорил.

– Ну так не все получается сразу, – отмахнулся Иллайуни. – Не беспокойся, что-что, а время у нее есть. Мне хватило благоразумия не открывать ее Врата, как она ни просила. Решил, с такой громкой и звонкой лучше не рисковать.

– Правда? Это многое объясняет.

– Что именно?

– Степень ее обиды на тебя, себя, друзей и весь Мир. Что ничему толком не научилась, это еще ладно бы. А вот что даже бессмертия в подарок не получила – единственная из всех четверых! – это, конечно, полная катастрофа. Я бы и сам на ее месте решил, что оказался слишком плох для бессмертия. И тоже потом не знал бы, как теперь с таким собой жить.

– Да, пожалуй, – кивнул Иллайуни. – Говорю же, я – ее худшая неудача, поди с такой справься! Однажды я изгнал смерть из нашего захворавшего соседа, нищего поэта, живущего в самодельной хижине на берегу. С таких пациентов я не беру ни денег, ни даже обещания отблагодарить меня, когда придут лучшие времена, а просто радуюсь, что могу позволить себе делать подарки – ради такой возможности я когда-то и покинул Харумбу. Не только, конечно, но в частности, ради нее. Так вот, Айса потом еще долго меня пытала, чем она хуже этого никчемного бездельника. Никак не могла взять в толк, что открытие Врат – это просто помощь слабым, а вовсе не награда сильным за то, что они лучше всех.

– Зато теперь она сама пытается изгонять смерть из сновидцев, – сказал я.

– Это как же? – опешил Иллайуни. – Она даже заснуть в чужой сон не умеет, а уж что-то там делать – немыслимо! Я просто не смог ничему ее научить.

– Я и не утверждаю, что успешно. Но пытается, факт. Сам застукал ее за этим занятием. Благо у нас сейчас разгуливают целые толпы гостей из иных миров, которым мы снимся… Погоди, а здесь разве не так? Мне говорили, они в последнее время всюду появляются.

– У нас, в Ачинадде, никто их пока не видел. Строго говоря, это они не видели снов про нас, но результат один. А вот на Пути Великолепия, рассказывают, частенько встречаются причудливого вида караваны и одинокие путники в странных одеждах, обычно исчезающие прежде, чем с ними успевают завязать разговор. И в Капутте, говорят, иногда появляются такие удивительные люди, и в Кумоне, и на Островах вроде бы тоже. Мне любопытно взглянуть, но не настолько, чтобы гоняться за ними по всему Уандуку. Однако если кто-нибудь сумеет увидеть во сне мой дом, буду рад гостю. И с удовольствием открою его Врата – мне самому любопытно, есть ли какие-то существенные отличия от моего метода… Эй, погоди, что-то пошло не так!

– Что не так? – переполошился я.

– Да не у нас с тобой. У Менке. От его желания срочно задать мне какой-то вопрос небо дрожит, как в старые времена, когда я еще за него не взялся. Похоже, случилось что-то из ряда вон выходящее. Прости, но я вынужден попросить тебя уйти: сейчас он заявится сюда, и мне придется заняться его проблемой, а в твоем присутствии довольно непросто сосредоточиться на чем-то кроме тебя. Не держи зла! Возвращайся позже. Надеюсь, обстоятельства позволят мне быть более гостеприимным.

– Конечно, – кивнул я. – А то я не знаю, что такое внезапное срочное дело. Да вся моя жизнь – практически одно непрерывное оно.

И уже почти написал в темноте под наспех прикрытыми веками: «Ехо, крыша Мохнатого Дома», – когда Иллайуни сунул мне бутылку, все еще наполовину полную. Сказал:

– Вино забери с собой. Выливать жалко, а открытым мне его в доме лучше не держать, могу опьянеть даже от запаха. А ты, глядишь, еще однажды узнаешь, каким горьким оно может быть.

«Твоими бы устами», – невесело подумал я. Но вслух, конечно, только вежливо поблагодарил.

И исчез.

* * *

Я отдаю себе отчет, насколько прекрасной и удивительной может показаться моя жизнь с точки зрения стороннего наблюдателя: только что дружески болтал с одним из бессмертных на берегу Ариморанского моря, миг – и уже по-хозяйски развалился на крыше самого высокого дома в Старом Городе Ехо, сжимая в руке бутылку с одним из редчайших в Мире вин. И мучительно размышляю, как бы мне, горемыке, еще развлечься. Каждый хотел бы так!

Я бы и сам хотел, при условии, что из легкомысленно порхающей среди красивых пейзажей и просвещенных собеседников обертки вынут неприятное содержимое, способное отравить любое удовольствие бессвязными тревожными воплями: «да что же это получается?» «ничего не понимаю!» и «ну и что теперь делать?» То есть меня.

Однако от себя никуда не денешься. Поэтому неприятное содержимое в моем лице сидело с бутылкой в руках на крыше Мохнатого Дома и мрачно пялилось в ясное звездное небо, которое, надо отдать ему должное, удивительно удачно дополняло сияющее у меня под ногами оранжево-голубое море городских огней. И думало: а не допить ли желтое Шихумское вот прямо сейчас, залпом? И забыться потом тревожным дезертирским сном, на радость холодному весеннему ветру, а заодно назло всем врагам. Несуществующим, увы. Откуда бы у меня взяться врагам. Я в этом смысле чрезвычайно скучный персонаж: злодеев, не пожелавших срочно со мной подружиться, по пальцам можно пересчитать. И никому из них не была суждена долгая жизнь, так уж неудачно все совпало.

– Я вам не помешал, сэр Макс?

Я так задумался, что не заметил присевшего рядом седого сутулого старика.

На этом месте вышеупомянутый сторонний наблюдатель может начинать хвататься за сердце и бессильно грозить кулаком. Потому что на мою крышу пожаловал так называемый Старший Помощник Придворного Профессора овеществленных иллюзий, иными словами, Его Величество Гуриг Восьмой собственной персоной.

В таком виде Король приходит навещать нашу Базилио, а она ради его визитов снова превращается в чудовище, которым когда-то была. Базилио люто ненавидит свой изначальный облик и сколько бы мы все ее ни успокаивали, ужасно боится, что может остаться такой навсегда. Но мужественно терпит ради гостя, который, согласно опрометчиво сочиненной им самим легенде, специализируется исключительно на чудовищах и совершенно не интересуется людьми, будь они хоть трижды прекрасными девицами с фиалковыми глазами.

Ну и Его Величество, конечно, совсем не в восторге от необходимости продолжать прикидываться едва переставляющим ноги старцем. По его первоначальному замыслу, эта дурацкая комическая маска была рассчитана максимум на пару визитов – кто же знал, что ему так понравится навещать невиданное чудовище, результат случайного колдовства не в меру талантливого заместителя начальника Городской Полиции. А теперь уже ничего не поделаешь, Базилио любит его именно таким. Даже не просто любит, а обожает. Боготворит. Считает, никого в Мире нет прекрасней. И кстати, на настоящие портреты нашего Короля, молодого и обескураживающе красивого, взирает совершенно без интереса – человек и человек, каких много. Куда ему до великолепного господина Старшего Помощника Профессора. Вот бы его портрет придворному художнику заказать!

Магистры знают, что творится в головах у этих овеществленных иллюзий. В смысле у чудовищ, в кого их ни превращай.