в виду бродяга? Уж родословную отца я знала наизусть до пятнадцатого колена, и хоть королевский род начался, как это часто случается, с младшего сына некого рыцаря, ну так и что ж? Будто Создатель от начала мира указал: ты и твои потомки навечно будете крестьянами, а твои – королями! Во все времена сильные и храбрые, умные и хитрые захватывали власть… Конечно, простому земплепашцу на трон не сесть… если кто-нибудь его не подсадит, а и такое случалось. Ну а в схватках родовитых вельмож за корону и вовсе ничего удивительного нет, достаточно почитать хроники…

А вот матушка моя происходила из рода древнего, уважаемого, но не прославленного. Родословная ее была длиннее отцовской, но пышное когда-то семейное древо зачахло и перестало плодоносить еще в те времена, когда отцовское лишь вошло в полную силу. Она, если не ошибаюсь, была последним ростком на увядшем гиганте, и если вдруг осталась на свете какая-то дальняя родня, то мама ничего о ней не знала.

«Может быть, род угас именно потому, что рождались в нем обычно девочки? – подумала вдруг я. – Когда-то давным-давно мужчин принимали в род, если не было сыновей, но теперь так поступают очень редко».

Отец ведь не назвал Рикардо сыном, хоть и сделал своим преемником! А зять – это не совсем то, если он умрет, Аделин сможет выйти замуж еще раз… Или даже не раз, как наша троюродная бабушка, красавица Элеонора, которая схоронила девятерых мужей!

А если у Аделин снова родится девочка, будет ли это означать, что такое проклятие лежит именно на семье нашей матери? Или же станет совпадением?

Ах, окажись сейчас со мною рядом главный герольд, важный старик, знавший родословные и обычаи нашего королевства и соседних от и до, он мог бы что-то подсказать, но, увы, Арнольд был далеко… если не умер еще. Ему могли и помочь: повторюсь, знал он даже слишком много, и Рикардо это могло не понравиться. Жаль, я не догадалась расспросить Арнольда еще тогда, до ссылки! Вдруг он рассказал бы что-то о семействе Рикардо? Даже мелочи порой бывает довольно, а герольд не имеет права упускать эти мелочи, потому как ошибка, скажем, в чьем-то титуловании может стоить ему головы…

«И не вздумай лгать, что тебя тоже околдовали, – мысленно произнесла я. – Ты просто была вне себя от ярости, рвала и метала, а потому плохо соображала. Держи ты себя в руках, может, и успела бы что-то изменить, но ты сперва растерялась, потом сорвалась, ну а затем стало слишком поздно… Хорошенькую же наследницу воспитал себе отец! Может, он и впрямь понял, что нечего такой невыдержанной и взбалмошной особе делать на троне, потому и приветил Рикардо?»

Эта мысль больно уколола меня, и я невольно помотала головой, отгоняя ее. Нет, отец всегда требовал от меня сдержанности, говорил, что с годами я сделаюсь уравновешенней, но неужели… Неужели на самом деле он только и искал случая, чтобы предать меня? Отдать замуж за кого-то, чей нрав оказался бы круче моего, кто сумел бы смирить меня? Или сделать вот так: оставить все мужу кроткой Аделин, младшей дочери. Младшим дочерям в сказках всегда достается счастье и богатство, а зловредным старшим – в лучшем случае забвение, а в худшем…

– Ты что, плачешь, хозяйка? – раздалось от окна, и я вздрогнула. – Нашла время!

– Я не умею плакать, – зачем-то сказала я и потом только сообразила, где уже слышала этот голос: – Ты?! Откуда ты взялся?

– Я же сказал: загляну как-нибудь на огонек, – улыбнулся бродяга, невесть как очутившийся в моей комнате. Ах да, окно же было открыто настежь! Но как он ухитрился забраться в него совершенно бесшумно? – Держи-ка…

– Это еще что? – недоуменно спросила я, приняв охапку веток с тяжелыми алыми гроздьями.

– Думал цветов тебе нарвать, а какие цветы по осени да в такую сушь? – пожал он плечами. Лицо его, казалось, сделалось еще темнее от загара, хотя поди разгляди наверняка в таком освещении! – Только вот рябина с калиной нашлись да шиповник еще цветет. Осторожно, не уколись!

– Спасибо, что предупредил, я уже… – невнятно ответила я, по старой, почти забытой привычке (за которую матушка, случалось, била меня по рукам) сунув палец в рот и ощутив солоноватый привкус крови.

– Вроде в лопух завернул, ан поди ж ты! – сконфуженно произнес бродяга, взял у меня свой веник, огляделся и ловко рассовал рябиновые ветки по углам, над окном и над дверью, а шиповник с калиной воткнул в кувшин для умывания. – Вот так…

– Это еще зачем? – удивилась я.

– Говорю же, принес вместо букета. Там, в горах, оранжерей нету, что нарвал, то и нарвал. А шиповник – из-за перевала, там еще теплее, чем здесь, – добавил он.

– Как же ты его донес? – Я посмотрела на мелкие душистые цветки. Они немного завяли, но пахли сильно.

– Нес, нес и донес, в жбан с водой поставил да пошел себе, а хожу я быстро, – ухмыльнулся бродяга. – Он живучий, чего ему сделается? Ну, привял маленько, только слаще пахнуть стал!

– Ну… спасибо тебе, хоть и не знаю, с чего вдруг такая честь, – выговорила я.

– Так в эту ночь ты родилась, хозяйка, забыла, что ли?

– А ты откуда…

– Выяснил, дел-то, – хмыкнул он и без позволения присел на подоконник. – Не все еще, оказывается, забыли принцессу Жанну. Старый герольд пьет, как будто в бочку сливает, но я таки дознался кое о чем.

– Он жив?! Только сейчас о нем думала! – воскликнула я.

– А что ему сделается? Жив, только на покой ушел. Не ко двору, видно, пришелся, а еще и запил, язык заплетается, руки трясутся…

– Арнольд – запил? – поразилась я. – Быть не может! Герольд любой титул, любое заморское имя должен выговорить без запинки, ему и пить-то нельзя…

– Уж прости, хозяйка, я ему выпивку ставил, видел вот как тебя, – развел руками бродяга. – Зачем мне об этом-то врать?

– В самом деле… Что ж, благодарю за поздравление. Только зачем украшать комнату?

– Затем, что ночка сегодня не простая, – Бродяга прикрыл окно. – Бродят всякие, понимаешь, поди знай, чего услышат да где разболтают. Или ты в эти… хм… старухины бредни не веришь?

– Я даже в толк не возьму, о чем ты, – покачала я головой.

– Ах вон даже как… Ну, тогда знай одно: сегодня перелом осени, год на зиму поворачивает. В такие ночи нечисть бродить-колобродить любит. Угораздило ж тебя именно в эту пору родиться… может, неспроста, – добавил он. – Ну а рябины нечисть боится. Шиповник – тот растет сразу в двух