менее, случилось то, что и должно было случиться: День 7 ноября не отменил День святой Пасхи, а Октябрьская не отменила Стародубскую. В общем так: если почтовый адрес, то Октябрьская, а если нести на кладбище, то по Стародубской. Так жили, так и живут.

Шагая по полупустынной, залитой после ливня огромными лужами, центральной улице, Апранин миновал местный «культурно-развлекательный очаг». Это место было весьма популярно в народе и являло собой скопище, всевозможных баров и кафе с романтическими названиями вроде «Дианы» или менее романтической «Отрыжки».

Осталась слева, промокшая до последней железки, стоянка такси у местного Универмага. Лихие «шумахеры» хлопотали возле своих дилижансов и готовились к полночному развозу основательно подогретых клиентов и хмельных красавиц, которых обрушившаяся на город гроза загнала под крыши злачных заведений, не оставив им никакого другого выхода, кроме как греться за столиками.

Наконец, Юрий вышел на площадь, возле местного Дома культуры, и в нерешительности остановился.

То, что внезапно пришло ему в голову поразило и даже испугало – ему не встретилось ни одного знакомого лица, ни одного!

Он рвался сюда, в единственное место, оставшееся на всём белом свете и зовущее его сердце. Он рвался сюда в свой последний приют, с которого начиналась жизнь, но он узнавал и не узнавал его.

Апранин растерянно стоял теперь у начала пяти улиц и не знал, куда идти дальше. Всё было каким-то новым, чужим и пустым! Ощущение «голого на площади» было настолько полным, что захотелось спрятаться куда-нибудь в тихое укромное и хорошо знакомое место.

Такое место он знал – Замок.

Замок, чайки и Серёга

Нужно пояснить, дорогой читатель, что это не было зданием или какой-то постройкой. Это был высокий холм, с плоской вершиной, уступом возвышающийся над окрестными лугами и рекой, с которого исторически начинался в древности его родной городок.

Тогда, много веков назад, здесь действительно был построен замок, обнесенный высоким частоколом, от которого в наше время ничего не осталось, а до потомков дошли одни лишь легенды и «предания старины глубокой». Теперь это место было облюбовано для пикников и шашлыков с соловьиным пением, с прекрасным видом на заливные луга и далёкий горизонт за лесом.

Стоя над обрывистым откосом замковой горы, поросшим кустами и высокой густой травой, Юрий долго смотрел вдаль, туда, где за тёмной водой извилистой Ямины и волнистыми перекатами лугов, белела светлая полоса крутого песчаного берега, увенчанного тёмной окантовкой соснового леса.

Прошедшая гроза умыла зелень и напитала землю, придав запахам листьев, цветов и травы остроту и свежесть.

Ощущение простора было настолько сильным и притягательным, что хотелось расправить руки как крылья и взлететь над засыпающей землёй. Он никогда не понимал городских чаек, освоивших помойки. Эти птицы, имея полную возможность улететь к тёплому морю в родную стихию и питаться на морском просторе свежей рыбой, почему-то не делают этого!?

Мысли о чайках и затхлой помойной жизни привели его к воспоминаниям о недавнем прошлом, о трагической судьбе одного молодого человека, друга его приятеля, и о последнем его полёте. Он был как крик отчаянья, как выстрел в пустоту и немоту, как шаг в пропасть, только бы всё не оставалось так, как было! Этот полёт был полётом и в переносном, и в полном физическом смысле слова.

О произошедшем Апранин знал то, что знали все. С самим Серёгой он встречался иногда в небольших компаниях, и парил его и своего приятеля в бане. Видел он его и уже не живого, загримированного, напудренного, в новеньком чёрном костюме и в изысканном полированном гробу, усыпанном цветами. С тех пор прошло несколько лет, однако все помнилось до мельчайших подробностей.

То, что происходило с Юрием самим в последнее время уже не пугало его и воспринималось как неизбежное и неизлечимое, как психическое заболевание, вызванное пустотой жизни и одиночеством.

Он не мог себе толком объяснить все те сны и видения, которые преследовали его. Не мог объяснить их реальность ничем, кроме как возможно, время от времени заглядывающей к нему на огонёк старой подружкой шизофренией. Но сейчас, находясь здесь на Замке, на краю обрыва, Апранин отчетливо почувствовал, что он узнает больше, узнает, то, что осталось за рамками реальной земной жизни и смерти. Он сел на бревно, лежащее рядом у кострища, и прикрыл глаза.

Серёга был баловнем судьбы и своих родителей: папы Виктора Матвеевича и мамы Валентины Анатольевны.

Так всё удачно сложилось у папы в переходный период общественного переустройства и правового беспредела, что огромная государственная собственность была акционирована и плавно перешла в одни руки Виктора Матвеевича. Да, тогда было чудесное время гибели империи и всё в стране лежало плохо. А, как известно, всегда найдутся ловкие и «продвинутые» патриоты отечества, которые знают, как сделать, чтобы то, что лежало плохо, лежало хорошо!

Таким образом, бизнес процветал, поскольку и у мамы Вали проснулся неуёмный талант капиталиста, который более того, постепенно отодвинул даже главу семейства на второй план. Папе остались представительские функции и бесконечные застолья на даче, в которых периодически принимала участие и бизнес-леди.

Временами попойки затягивались на недели, благо, что деловая сторона жизни была поставлена на должном уровне, и всё крутилось само собой.

Сергей между тем рос, непроизвольно впитывая окружающую атмосферу и не зная отказа ни в одном желании, лишь бы «не мешал родителям жить». Без проблем закончив школу, он также закончил институт, правда, узнав, где он находится, только при получении диплома.

Несмотря на все издержки такого воспитания он, как ни странно, вырос нормальным, совестливым и отзывчивым парнем. Вокруг вращалось множество разношерстного народу, из которых, однако, не всем были нужны одни только его деньги. Были люди, считавшие себя его друзьями и подругами, и им с Сергеем было просто хорошо. Была среди них и подружка, на которую Серый смотрел перспективно.

Хотя образ жизни папы с мамой невольно передавался наследнику, всё же периодически, особенно во время продолжительных родительских запоев, имел место сыновний протест: двери и окна запирались и бутылки не доставлялись, несмотря на самые слезные стенания полуживых папы с мамой о похмелье.

Серёжа рос спортивным парнем, любил борьбу, стрельбу, да и вообще имел страсть к оружию, как настоящий мужик. Из него получился бы классный спецназовец или десантник, но сердобольные родители успели и здесь позаботиться, так что об армии даже речи не шло.

В общем, был утрачен последний шанс выйти из-под властной опеки мамы и попытаться не унаследовать судьбу папы.

Бесконтрольные деньги, страсть к оружию и машинам, которые сын менял