Васильевна стала вновь навещать семью. Начался очень медленный процесс сближения:

Как открывается заржавевшая дверь,

С трудом, с усилием, — забыв о том, что было,

Она, моя нежданная, теперь

Свое лицо навстречу мне открыла.

В Тарусу Николай Алексеевич Заболоцкий попал по совету Антала и Агнессы Гидашей, с которыми после знакомства в 1946 году он вновь встретился в Доме творчества в Дубулатах. Гидаши сняли для Заболоцкого домик № 36 по улице Карла Либкнехта. Принадлежал он Грачевым. Дом стоял на вершине холма и был окружен большим, хорошо ухоженным садом. Хозяин отвел поэту две комнаты и террасу. Специально для него сделал в саду скамейку. За садами и крышами виднелась Ока. Перед террасой толклись куры, утки, гуси. Под крыльцом жила маленькая собачка с бородкой. Звали ее Дружок. Все это очень понравилось Заболоцкому и нашло отражение в его стихах.

Городок.

Целый день стирает прачка,

Муж пошел за водкой.

На крыльце сидит собачка

С маленькой бородкой.

Целый день она таращит

Умные глазенки,

Если дома кто заплачет –

Заскулит в сторонке.

А кому сегодня плакать

В городе Тарусе?

Есть кому в Тарусе плакать –

Девочке Марусе.

Опротивели Марусе

Петухи да гуси.

Сколько ходит их в Тарусе,

Господи Исусе!

«Вот бы мне такие перья

Да такие крылья!

Улетела б прямо в дверь я!

Бросилась в ковыль я!

Чтоб глаза мои на свете

Больше не глядели,

Петухи да гуси эти

Больше не галдели!»

Ой, как худо жить Марусе

В городе Тарусе!

Петухи одни да гуси,

Господи Исусе!

Кстати, хозяйка обиделась на эти строки и заметила, что муж пошел за вином по просьбе самого Заболоцкого. Сидя на террасе поэт мог долго смотреть на кур, подсмеивался над петухом, который появлялся из очередного петушьего боя с сильно поредевшим хвостом и разодранным в клочья гребнем. За жилье Заболоцкий заплатил двойную сумму с условием, что никто из дачников здесь больше жить не будет. А домик раньше снимали супруги художники И. И. Чекмазов и В. В. Фаворская, и когда они приехали, им пришлось подыскать другой. Но завязалось новое доброе знакомство. Чекмазов написал портрет Наташи Заболоцкой.

Сентябрь.

Сыплет дождик большие горошины.

Рвется ветер, и даль нечиста…

Закрывается тополь взъерошенный

Серебристой изнанкой листа.

Но взгляни: сквозь отверстие облака,

Как сквозь арку из каменных плит,

В это царство тумана и морока

Первый луч, пробиваясь, летит.

Значит, даль не навек занавешена

Облаками, и значит, не зря,

Словно девушка, вспыхнув, орешина

Засияла в конце сентября.

Вот теперь, живописец, выхватывай

Кисть за кистью, и на полотне

Золотой, как огонь, и гранатовой

Нарисуй эту девушку мне.

Нарисуй, словно деревце, зыбкую

Молодую царевну в венце

С беспокойной скользящей улыбкою

На заплаканном юном лице.

В Тарусе Заболоцкий много работал, любил во всем порядок. Вот как об этом рассказывал хозяин дома Ф. Грачев: «Шибко любил он, во всем чтоб порядок, чтоб чистота, аккуратность, а в особенности — режим. Вставал в одно и то же время, покушает и за работу. Печатная машинка всегда у него стояла заряженная… А писал он шибко много. Но бумажки свои прятал. Все лежало у него открымши — вещи там, комната, деньги завсегда в открытую лежали, а вот бумажки прятал. Бывало, зачнет их в печке жечь, непременно чтоб сам… и пока своими глазами не увидит, что сгорели, — не отойдет… Это чтоб, значит, плохо написанные стихи никому не попадались… Такой был строгий и аккуратный. Замечательный человек. Тут все его в Тарусе любили…». В пять часов начиналось время прогулок. Заболоцкий встречался с Гидашами и Чекмазовыми, несколько раз бывал у Паустовского. Из Москвы к нему приезжали Маргарита Алигер, Борис Слуцкий, Петр Семыкин, Лидия Лебединская. Поэту нравилось бродить по березовым рощам. Ходил не спеша (был уже малоподвижен). Однажды Гидаши пригласили его с дочкой покататься на лодке по Оке. Но когда лодка отчалила, в ней обнаружилась течь. Заболоцкий побледнел и велел грести к берегу. Ему почудились бурные воды Амура и переполненная заключенными тонущая баржа. Больше в речных прогулках он не участвовал и, сидя на скамейке на высоком берегу Оки, лишь взглядом провожал удаляющуюся лодку. Потом с шутками, подражая заядлым козлятникам, играл с Гидашами в домино. Приходил к Заболоцкому и Константин Георгиевич Паустовский. Вместе они ходили на Оку, к парому. «Там весь день шастал и толкался речной народ, — писал в рассказе «Наедине с осенью» Паустовский. — Там можно было узнать новости и наслушаться каких угодно историй. — Прямо «Жизнь на Миссисипи!» — говорил Заболоцкий. — …Стоит посидеть на берегу часа два — и можно писать книгу». «В своих стихах — замечал Паустовский, — Заболоцкий часто становится в уровень с Лермонтовым и Тютчевым — по ясности мысли, по удивительной их свободе и зрелости, по их могучему очарованию». Паустовский любил стихи Заболоцкого, часто повторял строчку: «Я люблю этот сумрак восторга, эту краткую ночь вдохновенья». «Трудно сказать почему, — признавался Паустовский, — но слова Заболоцкого о краткой ночи вдохновенья вызывают жажду творчества, зовут к созданию трепещущих жизнью вещей, которые стоят на самой грани бессмертия».

Время, проведенное в Тарусе, было для Заболоцкого очень плодотворным. Только чисто «тарусских» стихотворений он написал примерно пятнадцать. Помимо стихов Николай Алексеевич много переводил. В Тарусе он закончил переводить сербский эпос, готовился переводить «Песнь о Нибелунгах». Только за 1957 год он написал более тридцати стихотворений. Микро и макрокосмос слились в творчестве Заболоцкого воедино. В те годы в нашей стране были запущены