— Что? — зависла Полина, явно сбитая с оседланной ею волны праведного возмущения.

— Да, и я к тому, что же это я вижу? — Срочно закреплять полученный результат! — Не успел я, по сути, отвернуться, а моя Белоснежка уже обольщает какого-то ныряльщика-неудачника!

— Я не…

— Ой, не надо! Вот теперь уж моя очередь заявлять «я все видел собственными глазами»! — Ну не ловок ли я? Вот теперь уже она вынуждена растерянно хлопать глазами и оправдываться.

— Зарицкий…

— Марк больше подойдет. Или «О, Ма-а-арк!».

— Ты всех женщин вокруг считаешь недалекими существами, созданными на этом свете исключительно ради того, чтобы служить твоим низменным нуждам? — Может, возмущаться Полина и перестала, но и по-моему, кажись, не выходит.

— Даже не знаю, что в твоем вопросе смущает меня больше всего. То, что ты приписала мне абсолютную всеядность, обвинила в непомерном самомнении или использовала словосочетание «низменные нужды».

— Смущение — это не про тебя в принципе. И что из тобой перечисленного является неправдой? Посмотри на себя: могу поспорить, у тебя же есть наверняка шкала какая-то, по которой ты всех встреченных женских особей сортируешь по степени сложности укладывания под себя.

— Нет такого. — Есть, а как же. Но сейчас я этим не горжусь.

— И абсолютно уверен, что нет такой, что тебе откажет. Я вот не исключение.

— Исключение. — Кто бы мне еще пояснил почему. Почему я торчу с тобой в этой подсобке и веду такой придолбнутый спор.

— Ерунда, — покачала головой Полина, глядя на меня уже с грустью и противно скребущим по нутру разочарованием. — Правду я видела там, в баре.

— О, ну тогда есть у твоей правды объяснение, почему я распинаюсь тут перед тобой, а не ушел… куда бы ты там себе ни выдумала.

— Из чистой вредности? Не забыл, что мы столкнулись тут случайно?

— Конечно случайно. Ты-то, зазывая этого белозубого улыбашку, была уверена, что я в море.

— Ревность в твоем исполнении смехотворна, — фыркнула пренебрежительно Полина. — Отойди, пожалуйста, с дороги.

— Твоя попытка мигом найти мне замену смехотворна. — И не подумал я сдвинуться с места.

— Я этого и не делала. Открою тебе тайну, что способна ранить твою нежную эгоцентричную натуру, но что поделать: не все в этом мире вращается вокруг тебя и секса. Я хочу заняться дайвингом, чтобы побороть свой страх глубины. К тебе это не имеет ни малейшего отношения, Зарицкий. А теперь, когда мы все прояснили…

— То ничего не поменялось, и дайвингом мы все равно станем заниматься вместе.

— Знаешь что… — опять вспыхнула Белоснежка, и мне до смерти захотелось ее поцеловать. — Делай что хочешь! Мне…

Хочется. Смысл с собой бороться? Я шагнул к ней, стремительно обхватывая лицо и обрывая поцелуем. Ох, сука, какая же она сла…

— Твою-ю-у-у-у! — взвыл от взрыва осколочной гранаты в моих бедных яйцах и валясь в согнутом виде назад.

И, естественно, по закону подлости, что прилепился ко мне с появлением чертовой форельки, именно этот момент выбрал Патрик, чтобы открыть дверь.

Позорно скулящий и свернутый, как переваренная креветка, я рухнул на пол под устремленными со всех сторон изумленными взглядами посетителей бара.

— Мистеру Зарицкому не помешает пакет со льдом, — с ехидной улыбочкой сообщила моему компаньону вероломная Белоснежка, переступая через меня, и сквозняк подхватил голубой шелк ее юбки. — И теперь-то мы уж точно все выяснили.

Да хрен ты угадала! Мои бедные колокола взывают к отмщению, и оно, безусловно, последует. И так, к слову, эти кружевные трусики персикового цвета — просто прелесть.

Глава 21

«Поверженный враг лежал в луже собственной крови. Побежденный. Свергнутый с вершины пьедестала, на который он вознес себя сам.

Но победа имела привкус горечи. Въедливого пепла, что осел на губах и скрипел, скрипел, противно так скрипел на зубах.

Неужели она, такая невинная и чистая еще несколько дней назад, уже сегодня запятнает себя несмываемым клеймом убийцы? Неужели ее руки, обагренные человеческой кровью, до конца ее дней будут пахнуть железом и морским бризом, сандалом и тем невыразимо притягательным запахом мужчины, которого она так опрометчиво полюбила.

И теперь вынуждена убить, чтобы выжить самой…».

Фу-у-у, ну и чушь в голову опять лезет! Да не убивала я никого! Ну врезала по яйцам, ну сбила спесь, так ничего страшного. Целее только будут, яйца его. Не подцепят ничего от тех силиконовых красоток, что, похоже, не особо утруждают себя вопросами безопасности в сфере интимных отношений. Что? Скажете, это не так? Да достаточно посмотреть на этих сестричек один раз, чтобы все стало понятно — в их гардеробах отсутствует другая обувь, кроме той, что приличные девушки называют неприличным словом «шлюшья» и никак иначе.

— Простите, Полина, я не понял последнее слово. На каком оно языке и что означает? — прервал поток сумбурных мыслей Энцо, протягивая мне затребованный стакан апельсинового сока со льдом.

— Эм-м-м, простите, Энцо, это были мысли вслух. Ничего важного, — забормотала я, пряча взгляд. Ну абсолютно точно не стоит такому идеально галантному красавцу-брюнету, будто вытащенному каким-то волшебником прямиком из моих грез о «совершенном мужчине», говорить о том, что вместо мыслей о ночном погружении у меня только об одном блондинистом мерзавце, испортившем мне настроение и, соответственно, весь отпуск.

— Так что, продолжим нашу беседу, прерванную в соседнем баре вашим другом?

— Он мне не друг! — Блин, это я сейчас завизжала? Серьезно? Полинка, берем себя в руки! — Я имею в виду, что я, конечно, знакома с ним, но лишь постольку, поскольку бывают шапочно знакомы соотечественники, случайно пересекшиеся вдали от родины. Ну, вы понимаете, да? — проникновенно заглянула я в его глаза снизу вверх. Черт! Вот это ресницы! Ланка моя за такие нарощенные уйму денег отдала перед отпуском. А этот сто процентов даже не задумывается, сколько он экономит, благодаря маме с папой. Хотя кое-кто благодаря папе тоже не задумывается, каким трудом добывается такой достаток, который его окружает и который, наверняка, является его вторым орудием в поимке доверчивых девушек в сети соблазна и греха.

Стопэ, мисс Осипенкофф, как вас тут называют. Прекращайте думать в сторону «блонд», разворачивайтесь на сто восемьдесят градусов в сторону «темный шатен», хотя даже нет — чисто вороная масть! Великолепная, цвета воронова крыла, идеальная брюнетистая масть, вон, даже эдакой брутальной синевой на щеках уже отливает, вместо золотистой трехдневной небритости. Тпру.

— Энцо, я должна вам все же признаться прямо сейчас. — Я затрепетала ресничками и слегка надула губки, как меня сегодня учила делать перед зеркалом Лана. Господи, надеюсь, я выгляжу не так