– Как сказала Мари? – спросила девочка, желая показать, что слушает внимательно.

– Да, как сказала Мари, – негромко повторила Амихан.

– А вы нашли их? Ее или Кидлата?

– Я искала их столько, сколько могла. Побывала во всех работных домах и приютах Манилы и других городов. Ни малейшего следа. Должно быть, он увез их куда-то еще.

Солль видела, что говорить о Мари хозяйка не хочет, и быстро задала следующий вопрос.

– И это все случилось с вами?

Совместить Амихан с той девочкой, о которой шла речь, не получалось. Представить, что у взрослых было детство, всегда трудно.

Женщина рассмеялась.

– Прошлое других людей – все равно что другая страна. Вот я рассказывала тебе свою историю, и она для меня самой звучала странно.

– А что случилось с бабочками?

– В тот день пришел муссон, и на следующее утро улицы были усеяны мертвыми бабочками. – Заметив, какое впечатление ее слова произвели на гостью, она чуть заметно смягчилась. – Не самая приятная часть истории, да?

Солль молча кивнула.

– Невероятно, что они вообще прилетели. Те немногие, что сбежали от мистера Заморы, дали огромное потомство.

– Я бы предпочла более счастливый конец, – пробормотала Солль.

– Но конец счастливый! – Хозяйка сделала широкий жест. – Посмотри, где я в итоге оказалась.

– А почему именно здесь? – поинтересовалась Солль.

– Неужели не узнала? – с улыбкой спросила Ами. – Цветочный дом?

– Неужели?.. – ахнула Солль. – Так вы нашли его? Вашего отца?

Грустная улыбка тронула губы женщины.

– Нет. Его самого я, конечно, уже не застала. Но нашла дом. Приехав в Манилу, мы с Бондоком принялись расспрашивать всех, кого только могли, не слышали ли они о домике в долине, под голубой крышей и красными цветами. Однажды я обратилась с этим вопросом к женщине, продававшей чай на рынке, и она сказала, что проезжала как-то мимо такого домика в нескольких милях от Манилы.

– Я думала, ваш отец был прокаженным… извините. – Солль сделала паузу, припоминая, правильно ли употребила слово, промелькнувшее в потоке жизнеописания ее новой знакомой. – Разве не всех Тронутых свезли на Кулион?

– Знавшие, что он там – здесь, – либо умерли, либо не догадывались о его болезни. Никого не интересовал человек, живущий в лесу. Кроме меня, конечно.

Она усмехнулась, и на мгновение Солль показалось, что видит перед собой Ами – юную, изумленную и восхищенную тем, как все устроено в мире.

– Так вот, я купила для подарка чай и пешком отправилась навестить его. Но дом был больше лесом, чем домом. Без наны его здоровье стало быстро ухудшаться, так что я опоздала на годы. Он умер в домике, и его похоронили в ближайшей роще. Могила заросла травой, и деревянный столбик, которым ее пометили, был увит лианами. – Она сглотнула и перевела дух. – Я оставила все так, как было, но потом Бондок помог привести дом в порядок, так что в каком-то смысле я все же обрела здесь отца. Бондок был хорошим отцом, и мы прожили здесь несколько счастливых лет.

– Бондок удочерил вас?

– Нет, ничего официального! – Женщина рассмеялась. – Но он любил меня как дочь и любил нану как жену. Самой большой печалью в его жизни было то, что он не попрощался с ней. У меня такая возможность была, хотя прошли годы, прежде чем я поняла, как мне повезло.

– Но у него были вы, – быстро вставила Солль. Возвращаться к грустной стороне ей не хотелось. – И вы были счастливы.

– Конечно, счастлива, – согласилась Ами. – А разве можно не быть счастливой в таком месте? И я высадила рощу любимых апельсинов Мари, чтобы и ее частичка оставалась неподалеку. Когда делаешь или хранишь что-то, что любил близкий человек, ты как бы приближаешь его к себе.

– Как сковорода, которую вы держали под подушкой?

– Да.

– Вы из-за того роя решили стать хранителем бабочек?

– Не могу сказать, что я принимала какое-то решение. Скорее, все произошло само собой.

Солль ждала объяснения, и оно последовало.

– Видишь ли, этот дом всегда привлекал их, и через пару лет после смерти Бондока мне надоело собирать и продавать травы. Один ученый, узнавший случайно о доме для бабочек, приехал сюда и сфотографировал его.

Она указала на черно-белый снимок, висевший над дверью.

– Он назвал себя лепидоптеристом и спросил, не продам ли я нескольких бабочек.

– И вы отдали их ему?

Ами покачала головой.

– Он не согласился сохранить им жизнь, но порекомендовал меня другим азиатским ученым, и они обратились ко мне с просьбой создать для них питомник. Однажды я даже ездила в Лондон, это в Англии, и рассказывала там о своей работе.

– Вы побывали в Англии? – Солль никогда еще не видела человека, который выезжал бы за пределы Филиппин, не говоря уж о плавании за океан.

– Да, я выступала с лекцией в одном из их обществ. – Хозяйка показала на другую фотографию, висевшую на противоположной стене. На снимке Ами стояла у кафедры. – Но это уже другая история.

– И как там?

– Холодно.

Солль кивнула. То же самое говорила и повариха, читавшая книги, действие которых происходило в Англии.

– А сейчас вы путешествуете?

Ами потянулась.

– Теперь уже меньше. Мне нравится здесь. Обычно я выполняю заказы местных богатых семей. – Она состроила гримасу. – Меньше науки, больше искусства.

Следующий вопрос Солль задала не сразу. Ей не хотелось напоминать Амихан о темной стороне прошлого, но любопытство все же перевесило.

– Что случилось с… с…

– С мистером Заморой? – Ами указала на книжную полку. – Второй ряд, восемьдесят первая с начала.

Солль не без труда поднялась со стула и дотащилась к полке. На темно-красном корешке выделялись золотистые буквы: Доктор Н. Замора. Жизнь бабочки. Она осторожно вытащила книгу.

– Так он ее закончил?

Ами кивнула.

– И ее, и многие другие, но я купила только ту, которую он писал в приюте. Не хотела помогать ему зарабатывать.

– А эту почему купили? – Солль наморщила нос, разглядывая красивый том.

– Потому что она хороша и многому меня научила. И если уж брать что-то от встречи с ним, то лучше хорошее, чем плохое.

– Его место – в тюрьме, – сердито заметила девочка.

Женщина усмехнулась.

– Помню, пару часов назад кое-кто выражал схожие взгляды. – Солль смущенно зарделась. – К тому же он давно умер. Судя по всему, в конце он и жил в тюрьме, которую сам же и построил для себя. Болезнь прогрессировала, и в каком-то смысле стала вполне достаточным наказанием.