посвященный правоспособности патриарха, являлся для того обязательным, равно как и для другой стороны отношений, т.е. монашествующих.

Забыв о церковной политике времен Михаила VII Парапинака и Никифора III Вотаниата, император возобновил старую традицию, смело вторгаясь в вопросы соблюдения дисциплины архиереями. В новелле 1086 г. содержалось указание царя провинциальным епископам, «засидевшимся» в Константинополе (обычная практика на протяжении многих столетий для Византии), выехать в свои епархии для прямого исполнения пастырского долга[256].

Императору Алексею I Комнину принадлежат также новеллы о порядке судопроизводства между клириком и мирянином (I новелла), о правилах брака и обручения, ценза, условий зачисления в духовное звание (IX новелла), надзора за материальным и нематериальным положением духовенства и исполнения церковнослужителями своих обязанностей (II и XX новеллы). Между прочим, в XII новелле содержатся следующие строки: «Мое императорское могущество, пользуясь правом, разрешаемым святыми канонами, изволило постановить, что ни один епископ отныне не будет возводим в высший сан архиепископа или митрополита иначе, как по собственному всякий раз побуждению императора, когда последний, помимо всяких суетных человеческих соображений, пожалует таковое достоинство какой-либо церкви или ввиду особых заслуг самого округа ее в отношении преданности православной вере, или ввиду исключительных добродетелей высшего духовного лица»[257].

Иными словами, Алексей I Комнин восстановил старое право императора назначать епископов, архиепископов, митрополитов и самого Константинопольского патриарха.

Надо отметить, что при этом царь действовал очень мягко и осторожно, что, впрочем, никак не сказывалось на окончательном результате его властного вмешательства в дела Церкви. На созванном для обличения митрополита Льва Халкидонского Константинопольском Поместном Соборе 1085 г. Алексей Комнин вел себя совершенно как высший орган церковного и государственного управления. Внешне Собор принял свое решение самостоятельно, но оно было таким, каким его хотел видеть император. «Это был прием и расчет тонкой политики, скрывавшей непреклонную волю за призрачной внешностью уступчивости. Конечно, за деяниями Собора скрывалась нежно прикасавшаяся, но крепко зажимавшая рука императора»[258]. В целом же вся область церковного управления находилась исключительно в руках Комнина.

Наведя порядок в Церкви, разгромив врагов, Римский царь с осознанием выполненного долга хотел предаться отдыху. Но в Константинополе его застали сведения о громадных толпах западных христиан, рвущихся к Иерусалиму отвоевывать Гроб Господень. Начался 1-й Крестовый поход...

Глава 4. 1-й Крестовый поход

Послание Алексея I Роберту Фландрскому, которое обыкновенно выставляют побудительной причиной организации 1-го Крестового похода, до сих пор вызывает долгие споры. Все согласны с тем, что такое письмо действительно существовало. Но многие полагают (и далеко не безосновательно), что его редакция существенно изменилась без ведома Византийского царя[259].

Конечно, император ждал помощи от христианского Запада, нисколько не сомневаясь, что Кафолическая Церковь все еще едина, а очередной раскол, случившийся при патриархе Михаиле Керулларии, носит локальный характер. И потому предлагал государям Европы вступиться за православную державу, мать христианской цивилизации. Едва ли могут быть сомнения в том, что для самого императора призыв к западным христианам прийти на помощь означал лишь в крайнем случае платную услугу, своего рода широкомасштабную покупку наемников-профессионалов. Конечно, никакой идеологической подоплеки в призыве о помощи Алексея Комнина к Западу не было.

Надо сказать, послание Римского царя Роберту Фландрскому вызвало большое оживление на Западе, причем не только в самой верхушке европейского общества, но и в народных массах. Тем более что Роберт, имевший большую известность и незапятнанную репутацию, вел активную агитацию среди самых широких слоев населения. Смерть графа, последовавшая в октябре 1092 г., несколько замедлила организацию военной помощи Константинополю. Тем не менее среди многих знатнейших особ Западной Европы эта идея приняла уже практические очертания, что вылилось в создании обширнейшего движения, цель которого пока еще носила неопределенный характер. Кто-то в действительности желал помочь византийцам, другие мечтали об Иерусалиме, третьи — о новых владениях в Сирии и Палестине. Состояние религиозного сознания людей того времени было настолько глубоким, что сам факт нахождения Иерусалима и Гроба Господня в руках мусульман заставлял сжиматься от гнева сердца и рядовых христиан, и аристократов. Хотя, безусловно, помимо этого разговоры о возможности получить на Востоке новые владения волновали умы рыцарства в не меньшей как минимум степени. Правда, никто еще не рассматривал данное предприятие как Крестовый поход — эта мысль никому еще просто не приходила в голову. И до 1095 г. никто не пытался поднять эту эклектику на качественно иной уровень, придав ей значение общехристианского предприятия.

Христианский мир от далеких Пиренеев до Днепровских порогов уже давно оказался вовлеченным в борьбу с исламом и без чьих-либо указаний — к этому вынуждала сама мусульманская экспансия. Норманны и германцы отбивали занятые арабами и турками южно-итальянские территории, а на северо-востоке Русь отчаянно сражалась с ордами печенегов, защищая волей-неволей не только свою целостность, но и Западную Европу от этих соотечественников сельджуков. Римские епископы пытались время от времени брать на себя функции общего руководства этой борьбой, поскольку нередко и сами становились жертвами мусульманских набегов. Но обычно оставались на практической почве, не допуская авантюр. Например, когда папа Урбан II узнал о том, что испанские рыцари активно обсуждают вопрос о походе на Иерусалим, он обратился к ним в 1089 г., т.е. всего за 6 лет до начала крестоносного движения, с резким посланием. В нем понтифик настоятельно просил грандов и прочих рыцарей оставаться в собственной стране и направить всю энергию на восстановление христианских церквей в Испании, не затевая сомнительных мероприятий на Востоке.

Но в условиях повсеместной борьбы с исламом естественное желание объединить все возможные силы против иноверцев подспудно давно зрело в сознании западного христианства. Уже папа Сильвестр II (999–1003) активно призывал христиан соединиться против мусульман, а понтифик Сергий IV (1009–1112) прямо выдвинул идею вооруженной экспедиции против турок, осквернивших Иерусалим и разрушивших храм Гроба Господня. Правда, в те годы это касалось лишь турок, которые нападали на папские владения в Италии, и имело своей целью вдохновить на борьбу с ними итальянских и норманнских правителей, а не организацию похода в Палестину. Но само по себе обращение к религиозной составляющей этого противостояния запало в души современников.

Несколько дальше, как отмечалось выше, глядел папа Григорий VII Гильдебранд, призывавший западных государей выдвинуться на помощь гибнущей Византийской империи. Иными словами, предлагал от обороны перейти к активным действиям, переведя войну с Запада на Восток. Разумеется, цель его исканий заключалась в подчинении Восточной церкви Апостольскому престолу. Понтифик не был отнюдь мечтательным романтиком и прекрасно знал состояние умов рыцарства. Еще в 1074 г. он писал императору