По словам Дональда Томпсона, который в то время находился в гостинице, кто-то из слишком рьяных и горячих сторонников власти или полицейских, укрывшихся на верхнем этаже гостиницы «Астория», открыл огонь, приведя в ярость толпу, которая собралась посмотреть на парад. Проснувшись от этой стрельбы, Томпсон схватил свою камеру, высунулся из окна и начал снимать толпу, которая в панике бросилась через площадь к гостинице. В ходе последующей перестрелки одна из русских постояльцев гостиницы вбежала в его номер, крича, что полицейские стреляли с крыши. Он предупредил ее, что следует держаться подальше от окна, но «вместо этого она отдернула штору, чтобы посмотреть, – и была ранена в горло». Томпсон «отнес ее в ванную комнату, где она умерла спустя пятнадцать минут». Он был в ярости: «У меня из-за этой глупой женщины пропала масса снимков». Вскоре после этого, услышав выстрелы уже в гостинице, он спешно вывесил на свою дверь американский флаг и остался, надеясь на лучшее{373}.

Локер Лэмпсон тем временем определил было, откуда велась стрельба: «из этого номера не доносилось ни звука, кроме хлопков отстреливавшихся патронов». Он выломал дверь, вломился внутрь – и обнаружил там двух перепуганных женщин в ночных рубашках: княгиню Туманову и ее мать. Повсюду была кровь, и он вывел их из номера, чтобы оказать им помощь{374}. По словам канадца Джорджа Бери, который оказался свидетелем случившегося, восставшие быстро «подогнали пару броневиков с тремя пулеметами на каждом» и открыли «бешеный огонь по пулеметной позиции на крыше “Астории”», пули вместо этого «насквозь прошивали номер генерала князя Туманова, находившийся ниже». Одна из женщин была ранена в шею, и позже ее привезли в Англо-русский госпиталь{375}.

К этому времени в гостиницу вломилась «истошно вопившая, рассвирепевшая, до зубов вооруженная толпа», которая, как вспоминала Сибил Грей, разгромила цокольный этаж, «убив некоторых российских офицеров, и ринулась вверх по лестнице, стреляя по лифту и во все стороны»{376}. В результате стрельбы огромные зеркальные окна гостиницы были разбиты, все было усеяно осколками. Флоренс Харпер пришла в ужас, когда толпа «хлынула по цокольному этажу, словно стая крыс». «Все были охвачены паникой»; по ее воспоминаниям, сохраняли присутствие духа лишь «британские офицеры, прикомандированные к Генеральному штабу». Из шахты лифта и вниз по лестнице валил дым, везде был кромешный ад. «Испуганные женщины метались взад-вперед, моля о спасении, кто-то из них успел одеться, кто-то – только наполовину». Как отмечала Флоренс Харпер, «самой хладнокровной женщиной в гостинице была одна англичанка, которая сидела на своем упакованном дорожном сундуке и курила сигарету…готовая ко всему»{377}.

Опасаясь за безопасность женщин и детей, британские офицеры «встали перед ними стеной, прикрыв их собой», и призвали толпу отступить, предупредив, что в противном случае они «будут защищать женщин и детей до последнего человека»{378}. Двое из англичан, генерал Пул и лейтенант Урмстон, которые хорошо говорили по-русски, пытались удержать ворвавшихся в гостиницу на лестнице, взывая к их рассудку: «если уж те намеревались перебить всех [внутри], то, по крайней мере, они должны были позволить офицерам вначале увести отсюда женщин и детей». По воспоминаниям Харпер, повисла зловещая пауза, после чего «один здоровенный солдат засунул руку в карман, достал пачку отвратительного вида папиросу», протянул ее генералу Пулу и предложил ему закурить. Лейтенант зажег спичку, «дал прикурить вначале генералу, затем солдату – и погасил ее, объяснив, что прикуривать от одной спички троим – плохая примета. Это пришлось по душе солдату, который, как и все русские, был весьма суеверен»[55], что разрядило напряженность{379}. Корреспондент издания «Таймс» Роберт Уилтон был убежден, что «только хладнокровие и мужество британских и французских офицеров позволили в тот день избежать массового убийства российских генералов, женщин и детей» в гостинице «Астория» и что «надлежащее уважение к военной форме союзников сдержало возможное насилие». Как особо отметила Сибил Грей, при виде британской военной формы некоторые из толпы даже «сняли свои шапки и со словами: «Британские офицеры! Простите нас, мы не хотим мешать вам!» – самым галантным (насколько это было для них возможно) образом направились дальше – устраивать погром в остальной части гостиницы и наводить ужас на остальных ее постояльцев»{380}.

Несмотря ни на что, ворвавшаяся в гостиницу толпа была полна решимости схватить находившихся в ней русских офицеров. «Как вы собираетесь делать?» – выкрикнула одна из офицерских жен. «Одних пристрелим на месте, других арестуем, – ответили из толпы. – Они сами напросились на неприятности». Некоторые из русских офицеров (в том числе один генерал в возрасте) оказали сопротивление и были застрелены на месте, другие, подняв руки, сами вышли вперед, крича: «Мы за вас!» Последним было разрешено оставить при себе сабли и оружие. Группу офицеров выволокли наружу на площадь. Джеймс Стинтон Джонс видел, как некоторых из них без долгих рассуждений расстреляли во внутреннем дворе пустовавшего посольства Германии на другой стороне Исаакиевской площади{381}.

Разгромив вестибюль «Астории», толпа переместилась на кухню гостиницы. «Было забавно смотреть, как солдат длинной офицерской саблей нарезал куски сливочного масла и передавал их в толпу», – вспоминал бесстрашный Честер Свиннертон, не устоявший перед искушением покинуть безопасный банк, чтобы посмотреть на происходившее в городе. Лейтон Роджерс, присоединившийся к нему, наблюдал в холле внизу, как «толпа солдат объедалась блюдами, которые ей раньше никогда не доводилось пробовать, распевая «Марсельезу»… под аккомпанемент фортепиано»{382}. Иностранцы опасались за свою личную собственность, когда непрошеные гости, «чуя возможность поживиться в коридорах, устланных коврами, и в роскошных номерах гостиницы», устремлялись вверх по лестнице{383}. Один из мародеров успокоил британского журналиста, который просил не грабить их номера: «Покажи нам, где проживают иностранцы, и мы не будем туда заходить»{384}. Когда один из солдат вошел в номер к иностранке и «та, подойдя к нему, протянула ему деньги», он удивился: «Зачем это? Мы здесь совсем по другому делу»{385}.