— Я уже и забыл, какой невыносимой, наглой и язвительной сущностью ты был, — махом забросив в рот содержимое только что набульканного кубка, печально произнёс он. — Ладно, уговорил. Будут тебе справочники.

— И твой журнал рецептов, — добавил я.

— И губозакаточная машинка, — ощерился в ответ барон. М-да, согласен. С рецептами, это я лишку хватил.

Как бы я ни хорохорился, но в действительности, идея возвращения в Проклятые земли, пусть даже и временного, меня совсем не радовала. Я, можно сказать, только-только распробовал блага цивилизации, в прямом смысле и во всех значениях, и тут, вот-те на-те хрен в томате! Но и не согласиться с выводами Дима я не мог. Как бы ни старались барон и ландкомандор томарцев, придержать ретивого имперского дознавателя в имперском же, да еще и приграничном городе им банально не под силу. Точнее, их личного влияния для этого недостаточно. Нет, произойди что-то подобное в любом из герцогских городов, и одного поручительства титулованного дворянина хватило бы, чтобы спустить дело на тормозах. Но в Горном, как и в Ленбурге, такой номер не пройдёт.

Власть здесь принадлежит не какому-нибудь герцогу или графу, а городскому совету, состоящему из выборных людей от городских концов, цехов и купечества, и возглавляемому городским главой, назначаемым личным указом императора. А суд и вовсе осуществляет так называемый триумвират, членами которого являются глава города, имперский судья и… имперский же дознаватель. И если глава города следит за исполнением городских уложений, а судья блюдёт законы империи, то третий член триумвирата представляет интересы Корпуса дознавателей, структуры, подчинённой непосредственно императору, объединяющей в себе следственные и надзорные функции. Местный КГБ, можно сказать. Учитывая же, что в нашем случае, на стороне этого самого дознавателя играет центурий городской стражи, по совместительству, являющийся родным братом главы города-форта Горного… в общем, не заштатному барону и не менее заштатному командору томарцев тягаться во влиянии и возможностях с господином Пиламом. По крайней мере, без привлечения тяжёлой артиллерии в виде начальства Томвара и церковных знакомств Дима, здесь не обойтись.

Но если рыцарь, при всей его дружбе с Димом, запросто мог отказаться напрягать капитул Ордена для помощи какому-то неизвестному ходоку, то барон не постеснялся связаться со своим давним покровителем, которому не только сообщил о происходящем в новорожденном городе, но и просил содействия и оказания помощи в защите того самого ходока. Тем более, что эта самая защита уже была обещана покойным предстоятелем Горного Дома.

Ответ от его преосвященства пришёл через семь дней после моей вылазки в перевалочный лагерь работорговцев, когда мы с Димом не только смогли подобрать антидот сонному зелью, которым опоили пленников, но и поучаствовали в атаке на тот самый лагерь. Точнее, были в составе команды, собранной Томваром для визита в пещеры. А по возвращении в Горный, уже в компании с разбуженными пленниками, я-таки получил свою долю славы за участие в разгроме тёмного ковена, подтверждённую наградной грамотой городского совета и подкреплённую парой сотней золотых, с зубовным скрежетом вручённых мне казначеем. Но возвращаясь в строй награждённых, стоявших посреди зала приёмов в ратуше, я поймал на себе задумчиво-предвкушающий взгляд имперского дознавателя, и слинял из зала и здания, едва смолкла поздравительная речь последнего из городских советников. Вовремя!

Тенями проскользив по коридорам и галереям ратуши, уже в холле, у самого подножия широкой парадной лестницы, я наткнулся на целый отряд городской стражи под предводительством декана Жура, явно кого-то дожидающийся. Понять, кого именно ждёт этот почётный караул, по нечётным — конвой, труда не составило. Декан не понижал голоса, отдавая приказы своим людям, и моё имя прозвучало из его уст, как минимум, трижды.

В этот раз я решил не убегать из города, не предупредив Дима, да и с проживающей в его доме Лией следовало попрощаться. Девушка, правда, после всех приключений изрядно ко мне охладела, небезосновательно полагая, что в её бедах есть часть моей вины… что ж, переубеждать её я не стал, хотя и считаю, что являлся не виновником её приключений, а лишь причиной. Да и так бывает. В конце концов, похищение Лии, от моих действий или бездействий не зависело вообще, ну, если не считать самого факта моего появления в корчме… но в этом случае, с тем же успехом девчонка могла винить в своих бедах того же декана Жура, ведь именно он порекомендовал мне заведение упыря Биггена в качестве гостиницы. Понятное дело, Лийке от этого не легче, но с другой стороны, тащить на себе воз чужих обид, я тоже не собираюсь. В общем, отношения наши разладились и вновь налаживаться, кажется, не собираются… да не очень-то и хотелось. Одно дело — покувыркаться в постели к обоюдному удовольствию, и совсем другое — любовь-морковь со всеми её плюшками и подводными камнями. Мне это пока совершенно не нужно. А Лия… что, Лия? Придёт в себя, перестанет строить обиженку, оглядится и повеселеет. Вокруг неё, вон, уже вся баронская гвардия увивается, кто-нибудь из этих рубак наверняка протопчет тропку к девичьему сердцу. А там, совет да любовь, как говорится… и долгой жизни без нарушения кальциевого баланса, ха!

Вернувшегося с завершившегося ранним утром, бала в Ратуше, Дима ждало сразу две новости. Первая — известие о моём скорейшем отъезде из Горного, а второй стал визит гонца из Майна, явившегося в дом барона, едва ли не через пару минут после открытия городских ворот. Всадник въехал во внутренний двор особняка на запалённом скакуне и, спрыгнув с пошатнувшегося от усталости животного, тяжело поводящего покрытыми пеной боками, взлетел вверх по лестнице и, сопровождаемый выглянувшим на шум Гилдом, двинулся по коридорам особняка, распространяя вокруг терпкий запах пота и сыромятной кожи. Запылённый, чумазый гонец в характерном чёрном сюрко с вышитыми на груди и спине алыми мечами, обращёнными остриём вниз, вошёл в гостиную в тот момент, когда мы с Димом обсуждали наши дальнейшие планы. Бросив на нас короткий взляд, посланец его преосвященства на миг замялся, но, заметив кивок Гилда в сторону хозяина дома, сделал шаг в сторону Дима и, коротко, резко кивнув, молча протянул ему извлечённый из тубуса у бедра, небольшой конверт с характерной, узнаваемой печатью. Всё тот же меч, направленный остриём вниз.

— Гилд, позаботься о нашем госте. Комнату, ванную, завтрак. И обиходьте его скакуна, — обратился к мажордому Дим, приняв из рук гонца письмо.

— Будет сделано, мессир, — кивнул тот, отворяя дверь перед устало сгорбившимся гонцом.

— Подождите, сударь, — Дим притормозил шагнувшего к выходу посланника и, стянув с пальца единственный перстень с небольшим аквамарином, вручил его гостю. — Благодарю вас.

На лице гонца мелькнула короткая улыбка, а отвешенный им поклон оказался куда глубже, чем тот, которым он приветствовал Дима минуту назад.

Дверь за гостем закрылась, и Дим решительно разорвал конверт. Достав из него пару исписанных мелким, убористым почерком листов, он уселся в кресло и углубился в чтение, по мере которого, на лице моего бывшего носителя расцветала всё более довольная улыбка. Наконец, он отложил в сторону письмо и, подхватив со столика кубок с вином, отсалютовал им мне. Пришлось отвечать тем же, хотя в моей руке была кружка с горячим взваром. Но оно и понятно. У Дима-то ещё вечер не закончился, а у меня уже утро началось, так что, по времени и напиток.