Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как живописны эти домики с их соломенными крышами, цветущими изгородями, кустами бузины и приветливыми окошками! А за этими окошками — люди, полные ненависти друг к другу. И их не очень печалит, если с соседом приключится беда.
На окнах — герань и хорошенькие белые занавески. И все-таки в низеньких комнатах мрачно, неуютно. Здесь творятся какие-то странные, темные дела. Как это случилось, что жена Йенса Йенсена умерла? А жена Хагехольма? О разводах здесь не слышно и в помине. Но зато слышишь какие-то загадочные намеки. «Может быть, оно и к лучшему, что жена его умерла. Неважно он относился к бедняжке!»
На морском берегу сидят на корточках люди и дробят камень. Они его раскалывают и дробят, а позади них накапливаются огромные груды щебня. С моря дует холодный и сырой ветер. Среди рабочих кое-кто кашляет и харкает кровью. А иногда у того или другого молоток срывается и ударяет по руке. Что и говорить, от такой работы не поздоровится. Впрочем, кому какое дело до их здоровья.
Здесь все непохоже на тот пляж, где Герберт Джонсон еще ребенком копался в песке под неусыпным наблюдением няньки. С Каттегата наползает липкий морской туман, и Джонсон мерзнет, несмотря на теплое зимнее пальто.
Пусто и тихо в рыбацком поселке. Рыбаки сидят в своих домиках. Лавка, торговавшая купальными шапочками и костюмами, а также резиновыми игрушками, теперь закрыта. Ларек заколочен. На крыше павильона, где продавали мороженое, лежит снег. Синие, красные, зеленые ижелтые купальни сиротливо стоят на холодном берегу. А внизу у самого моря, возле стоянки машин, согнувшись в три погибели, сидят промокшие до нитки люди и дробят камень в облаке густого тумана.
Темнеет рано. В домиках зажигаются огни. Многие волей-неволей ложатся спать — приходится беречь керосин. Но есть и такие, у которых ярко горят электрические лампочки, так что свет их освещает даже дорогу.
Кое-кто включает приемник, чтобы послушать лекцию, старинную датскую музыку, народные танцы и романсы. Приятно сидеть дома, отгородившись от всего остального мира.
Но на шоссе — тьма кромешная. Случается, что какая-нибудь женщина подвергается на дороге нападению. Раздается отчаянный вопль. Люди в домах подходят к окнам, но разглядеть ничего нельзя. Все окутывает сплошной мрак.
Еще раз-другой слышится вскрик. И снова становится тихо. В домах завешивают окна и поворачивают в замке ключ. Ведь там на дороге, по-видимому, произошло несчастье. Может быть, убили человека. Ай! Ай! Даже выговорить страшно! Лучше всего хорошенько запереться. Оно вернее и безопаснее.
На следующий день передают друг другу подробности нападения на девушку. Что же, сама виновата. Зачем ее нелегкая понесла на улицу вечером, в половине девятого? Вероятно, захотелось на танцульку, в кабачок? Слишком уж ей нравилось то, что называется мужским обаянием. Нет, нет, от таких девиц подальше. И совершенно незачем впутываться в подобного рода дела. Своя рубашка ближе к телу.
Однажды в феврале случилось, что человек, живший по ту сторону болота, шел по льду и попал в торфяную яму. Он отправился нарезать камыша для крыши. Лед был недостаточно крепок и сломался. Человек свалился в воду и стал звать на помощь. На шоссе в это время как раз появился прохожий; он услышал его крики и кинулся домой за лестницей.
Времени он зря не терял и бежал изо всех сил, как велел ему долг. Но когда он вернулся с лестницей, человека на поверхности уже не было. Он утонул.
Быть может, следовало бы сделать попытку спасти его без лестницы. Но это, разумеется, опасно. А своя рубашка ближе к телу.
Герберт Джонсон сидит, наблюдая за тем, чтобы медная лампа с висюльками не коптила. Сидит он за овальным столом. Белая скатерть и ваза с каменными яблоками сдвинуты в сторону. На столе он раскладывает пасьянс. Да, духовные запросы всегда занимали не слишком много места в его жизни. Он получил обычное классическое образование, о чем свидетельствует его университетский диплом. Он изучал старонорвежский язык, войны Цезаря с галлами, Эленшлегера, планиметрию и всеобщую историю. Потом он занялся юриспруденцией, политической экономией и статистикой. Но для подлинно духовной жизни у него никогда не оставалось времени.
В доме на улице Херлуф-Троллесгаде есть коллекция почтовых марок. Когда-то он интересовался главным образом этой коллекцией. Но она уже для него недосягаема. Теперь он владеет лишь маленькой коробочкой с премиальными марками, выдаваемыми при покупке кофе, и с рекламными картинками. Ими он и занимается. Кроме того, раскладывает пасьянсы. Если сходится — это хорошее предзнаменование. А не сходится — тоже ничего страшного. Можно ведь попробовать еще раз.
Глава 39
В один прекрасный день погода переменилась. Все еще холодно, но ветер какой-то особенный. Глубоко вдыхая воздух, испытываешь блаженное ощущение.
Начинается весна.
В воздухе веют новые, слабые ароматы, которые были незаметны зимой. Да и земля стала другая, от нее тоже исходят новые запахи. Возникли звуки, которых раньше не было слышно. Оживленно чирикают на крыше воробьи. Над полями заливаются жаворонки. А однажды днем даже запел скворец. Всего несколько нот, похожих на свист, но от этого свиста на душе стало и сладко и грустно.
Герберт Джонсон нашел на краю дороги первый желтенький цветок — мать-и-мачеху. Он растроган и всовывает стебелек в петлицу зимнего пальто. Он испытывает радостное и благодарное чувство. Продолжая свой путь, Джонсон напевает и весело размахивает палкой.
Но вот солнце скрылось за облаками, и заметно похолодало. Джонсон уже не напевает, его охватывает глубокая печаль.
Это первый весенний день.
Йенс Йенсен большой пессимист. Он озабоченно наблюдает за тем, что происходит в природе. Плохо, когда весна наступает так рано. Еще будут заморозки. Нет, хорошего не жди. Сады от этого только пострадают.
По ночам еще подмораживает, но поля уже покрываются зеленью. «А солнце-то греет все сильнее», — говорят люди. То идет дождь, то град, но весна так или иначе вступает в свои права. Внизу, на болоте, кричат чибисы. По ночам слышно, как перекликаются перелетные птицы.
Воздух весь насыщен беспокойством. А Хагехольм самое беспокойное существо на свете. Он целый день хлопочет и делает несколько дел