Забыть это нельзя, невозможно.

Совместное проживание тяготило все больше и больше.

Правда, Вадик ждал отца, скучал по нему, терся у двери в ожидании его и никак не укладывался в кровать. Вера не спала ночами, обдумывая, как побыстрее завязать со всем этим. Как выгнать Роберта и сделать это по-человечески? Сколько можно рвать свое сердце? Но в голову ничего путного не приходило, разве что собрать чемодан и поставить его у порога. Это, наверное, будет единственно правильным решением. Пора все же подумать о себе.

Собрала, поставила. Думала: «Переживу этот вечер, и жизнь наладится, пойдет своим чередом».

Но ни этим вечером, ни следующим Роберт домой не пришел.

Явился он через дней десять, когда Вера уже не на шутку забеспокоилась – пропал человек!

Вера уже легла, Вадик спал, когда почти неслышно заворочался ключ в двери. Вера привстала и напряженно прислушалась: слава богу, живой. Легла на спину, уставилась глазами в потолок. И почему сердце бьется, как пойманная рыба?

В дверь осторожно постучали. Вера натянула одеяло до подбородка:

– Войди.

Роберт заглянул в комнату, деликатно покашливая, тихо сказал:

– Спасибо, Верушка! Ты как почувствовала!

– За что спасибо? – хрипло спросила Вера.

– За чемодан, – он усмехнулся. – Освободила меня от крайне неприятного занятия. Я ухожу, Верочка. Освобождаю тебя. Спасибо, что так долго терпела. До конца жизни, до последней минуты этого не забуду! Не выгнала, а имела полное моральное право. Да и не заслужил я другого. Я… ну в общем… устроился. Еще раз спасибо за твое долготерпение! Ну и вообще за все.

– На здоровье, – еле выпихнула она из себя. – Я за тебя очень рада.

– Спокойной ночи. – Роберт аккуратно прикрыл дверь.

Через пару минут раздался стук входной двери.

Вера откинулась на подушку и закрыла глаза. Ну вот, теперь все. Она это не просто чувствует – она это знает. Все, конец. Слава богу! Но почему так больно? И так страшно?

Ее колотило, как при высокой температуре.

И еще – в ту ночь Вера исчезла. Вернее, исчезла та Вера – наивная, полная надежд. Теперь это была другая Вера. Вера, свободная от иллюзий.

Была она хуже, лучше – кто знает. Но точно другая.

Кстати, позже узнала – Красовский сошелся с женщиной, которая – вот уж свезло! – ждала документов на выезд из СССР. Как говорили тогда, «была в подаче».

Вот вам и фиктивный брак, о котором так мечтал везунчик Красовский.

Перед отъездом он заявился к Вере. Дрожащими руками вытащил из портфеля бумаги на разрешение – оставался сын, и требовалось выплатить алименты на годы вперед, до его совершеннолетия.

Вера сидела за кухонным столом и внимательно разглядывала бывшего мужа. В голове билось одно: «Жалок, как же он жалок! Жалок, но мне его уже совсем не жалко – вот парадокс!»

Он мялся, жался, ждал, услужливо предлагал ей ручку, а она по-прежнему молчала.

Наконец он не выдержал:

– А, Вера! Я понял! – И начал шарить по кар-манам.

Вытащил какой-то смятый кулек: газета, еще газета, салфетка. Наконец достал серьги, которые важно и аккуратно положил перед Верой.

– Что это? – вздрогнула она, с ужасом разглядывая небольшие золотые серьги с маленькими бриллиантиками.

– Это в счет алиментов, Вера, – с вызовом ответил бывший муж. – Денег у меня нет, ты знаешь. Это все, что я могу тебе предложить.

– Откуда они у тебя? – полушепотом, мертвая от ужаса, спросила Вера.

Красовский театрально усмехнулся:

– Зина дала, моя жена. Чтобы ты не чинила препятствий.

– Убери их немедленно! – крикнула Вера. – И катись отсюда, слышишь! Чтобы духу твоего здесь не было, мразь!

Рука ходила ходуном, но кое-как она подписала разрешение и отказ от алиментов.

– Исчезни, – бросила она, не поднимая на него глаз.

Через секунду хлопнула входная дверь.

Доходили слухи, что с той самой бедной Зиной Роберт не ужился – кажется, она его выгнала, а может быть, он ушел сам.

Вроде бы пару лет слонялся по Нью-Йорку, нигде не мог пристроиться, затем перебрался в Канаду, но и там, как всегда, не сложилось. Впрочем, ничего удивительного в этом Вера не видела. Все предсказуемо. Лет через семь или восемь Красовский оказался в Москве. Жил где-то на Самотеке, с довольно пожилой и некрасивой врачихой, которая его усердно лечила и обихаживала. И скорее всего, жил за ее счет. Вера была уже замужем за Стрельцовым. А спустя еще несколько лет он снова появился в их жизни, точнее в жизни Вадима. Встречались они нечасто, пару раз в год, но во встречах сын ему не отказывал – кажется, просто жалел. И почти ничего о нем не рассказывал. И без того скупой на слова, сын совсем ничем не делился – а уж впечатлениями об отце тем более!

Позванивал он и Вере – так, по-родственному. Жаловался на здоровье и горячо благодарил за сына. Вера усмехалась и старалась побыстрее свернуть разговор. Появление в их жизни Красовского Стрельцовы пережили мужественно, спасибо Геночке – не дал ей, обиженной, выдать всю правду о Красовском. Зачем травмировать сына?

* * *

После того как Вера вышла замуж за Стрельцова, общение с Томкой постепенно сошло на нет. Почему? Вера сто раз задавала себе этот вопрос. Ответ вроде бы был очевиден, но внутри себя Вера отчаянно сопротивлялась и не желала с этим смириться. Тамара привыкла быть утешительницей, наставницей наивной и неловкой подруге. Вечной благодетельницей, разумной и ушлой, прекрасно знающей жизнь, обладающей острым чутьем и отменным нюхом, что не отменяло и ее роковых ошибок. Для Веры, нищей, несчастной, вечно униженной и страдающей, Тамара всегда была доброй феей.

И тут такое! Вера выходит замуж, да как! За обожающего ее красавца, принявшего ее сына как родного. Вера разбогатела. Нет, все по заслугам, кто говорит! Но роль утешительницы, покровительницы и благодетельницы отменялась. А Тамара вжилась в нее так глубоко, что амплуа менять было сложно. Она поскучнела, помрачнела и постепенно отошла в сторону.

К тому же и личная жизнь, и бизнес у Тамарки тогда были не «ах». Замуж она так и не вышла, ряд любовников с годами поредел, комиссионный магазинчик доходов не приносил, страну наводнили заграничные шмотки, и слова «дефицит» и «достать» исчезли из обихода. Да и антикварный затух. Все, что было, бабульки к Тамарке уже отнесли.

Она растерялась – что делать, куда бежать? Дети выросли и давно жили своей жизнью, не подпуская близко энергичную и деятельную, вечно сующую нос в их дела мамашу. Да и неудачными оказались Тамаркины дети – бездельники и разгильдяи. А скоро перестроили рынок, Томкины магазинчики сломали, и она, привыкшая бежать, устраивать, решать проблемы, рисковать и крутиться, оказалась не у дел. И начала выпивать, становясь агрессивной и нетерпимой. Новую жизнь ненавидела и проклинала, а прежнюю считала правильной и справедливой, горюя по ней и заливаясь пьяными слезами по родному «совку».