Нашла бабушкин дневник и начала читать вслух. Не знаю, слышит ли она меня. Но если слышит, ей было бы приятно, наверное, вспомнить молодые годы. Послушать про дедушку.

«С. ходил все за мной. И согласилась. Очень нравился он моей бабушке…»

«Выпускной, впереди экзамены, вот бы не завалить. Хочется учиться на математическом»

«С. начинает нравиться мне с каждым днём все больше и больше. Но иногда почему-то думаю о Васе Воронкове…»

Я остановилась. Вспомнила, как бабушка просила меня найти его. А я так и не нашла.

Но больше всего меня удивили последние страницы дневника. Дата трёхлетней давности, сентябрь, тогда, когда я застала бабушку за столом. Вот что она тогда написала:

«Полина, больше всего на свете я хочу, чтобы ты была счастливой. А что такое счастье и как его достичь, кто его знает? Прожила всю жизнь, а так и не знаю. Но могу посоветовать одно — делай так, как хочется тебе. Думай в первую очередь о своих чувствах. Это твоя жизнь, тебе и решать. Хочешь танцевать — иди и танцуй, не сомневайся и ни у кого не спрашивай. Не слушай меня старую и маму свою тоже, она не знает, как лучше, просто переживает за тебя.

Я вот о многом теперь жалею, что в молодости натворила. Была у твоей мамы мечта. Любила она всегда шить, мечтала стать швеей. Ездила сама на курсы в город. Но я ей запретила — ребёнок маленький, куда мотаться, да и есть уже профессия. Зачем ещё одна. А теперь вспоминаю и жалею. Зачем лезла? Кто знает, может, была бы сейчас счастливее, а не ломала бы глаза с тетрадками. И нервы сберегла бы.

А я тогда с Васей Воронковым жалею, что послушала бабушку. Она отговорила: он военный — увезёт тебя далеко. Лучше выбрать соседа. Он земляк, никогда не обидит. Да только неправда все это. Обижал и я его тоже. Но о мёртвых только хорошее, так положено…

Слушай только себя, потому что жизнь она твоя, и спрос с тебя будет!

Целую, Бабушка. Люблю».

Я плакала, хотя письмо было совсем не грустным, были приятно читать все то, что я так хотела услышать. Услышать хоть от кого-нибудь. Почему бабушка не сказала мне все это прямо? В тот день мы говорили с ней, и она, насколько я помню, восприняла не очень хорошо идею поступить на хореографа. Неужели написать что-то намного проще, чем произнести вслух? Я и сама такая же. Призналась Кириллу через письмо, рассталась через сообщение. Зарываю голову в песок, не могу сказать прямо.

Перед сном я листала чаты в телефоне. Кирилл так ничего и не ответил. Даже не пришел домой. Хороший знак — значит, он со мной согласен.

А потом среди сообщений я нашла переписку с «Андреем Воронковым».

Он писал: «Здравствуйте! Вы случайно не родственница Юлии Михайловны Асеевой? В девичестве Златовой. Понимаете, я внук Василия Воронкова. В молодости они дружили, потом связь прервалась. Мой дедушка хотел бы ее найти».

Я прочитала свой ответ три недели назад: «Извините, слишком поздно, бабушка сильно болеет и не узнает даже родных». Я заплакала. Третий раз за день.

Перед сном вспомнила о Глебе. Может, «завтрашний» день будет лучше? Хотя что это изменит? Бабушку никакой Новый день не вылечит.

Я поискала по соцсетям страницу Глеба. На одной был указан статус «в активном поиске». Значит, в этой «реальности» он так никого и не встретил? Я улыбнулась. Может, он в этой «реальности» ждёт меня?

Глава 20

Проснулась я с чувством надежды на лучшее. Может быть, я победила в «Танцах»? Вряд ли, конечно, но как же приятно представлять такую картину: как я стою на сцене, говорю всем «спасибо-спасибо», а огромный зрительный зал мне аплодирует. А мама смотрит по телевизору и плачет от гордости. Высоко беру, конечно, но в своих мечтах я очень амбициозна, не то что в жизни. Сколько часов перед сном я провела в фантазиях, что стоит мне только станцевать и все кругом сразу бросятся ко мне с просьбой дать им автограф. Не знаю, откуда такое желание. Если задуматься, ведь мало что изменится, если я стану известной. Это все равно буду я прежняя, ну, может, самооценка немного поднимется. Просто меня будут знать больше людей. Но разве этим я смогу доказать маме, что я чего-то стою? Или доказывать нужно не маме, а себе?

— Доброе утро, Полина, сегодня на пары пойдёшь? Или у тебя традиция — прогуливать в День святого Валентина? — спросила соседка Настя.

Странно, вижу ее третий раз в жизни, а такое чувство, что знакомы очень давно.

— Не пойду, что там вообще делать?

Она, кажется, даже не удивилась моему ответу. Наверное, привыкла, что раз в год я схожу с ума.

Я задумалась: спросить у неё про шоу? Знает ли она все подробности? Но терпеть не было сил, и я выпалила, не очень заботясь о том, как странно это прозвучит:

— Расскажи, что там у меня с танцами?

Настя сделала серьёзное лицо и, немного помолчав, ответила:

— Ну не берут, что поделаешь, давай ты не будешь хотя бы сегодня об этом?

— Куда не берут?

И снова на меня смотрят как на ненормальную.

— В школы танцев тебя работать не берут. Хотя ты и ходишь постоянно по собеседованиям.

Я села на кровать. В душе что-то рухнуло, стало нечем дышать. Если меня не берут работать хореографом, то я точно провалила и кастинг в шоу.

— А что с группами в общежитии?

— У тебя сегодня день самоистязания, что ли? — Настя явно злилась.

— Нет, ладно забудь, видимо, здесь тоже все плохо.

У меня закапали слёзы из глаз. Настя села рядом со мной на кровать и начала меня утешать. Хорошая у меня соседка. Но почему моя жизнь с каждым годом становится все хуже и хуже? Зачем эта дурацкая книга разочаровывает меня раньше времени? Как мне вообще теперь жить, если я вернусь обратно?

— Ну ладно тебе, все наладится. Просто год трудный. Все разом накопилось. Бабушка болеет, вы редко видитесь, с Глебом совсем перестали встречаться…

Я вытерла слёзы и попыталась успокоиться.

— А с ним-то почему? — я спросила это, скорее, у себя. Так вопрос в пустоту. Настя только пожала плечами.

Потом она ушла на пары, а я начала листать соцсети. Особенно тщательно чат с Глебом. Сухие слова, редкие сообщения, теперь отыскать «сердечки»