Она — моя тихая, скромная и прекрасная женщина — воплотила это, сделала явью! Крошечная жизнь, созданная из самого дорогого для меня…

— Так… Так это же замечательно!

Совершенно голая Соловушка уже сидела на коленях, укутав себя сплетенными руками и виновато глядя в пол. Услышав мои слова, она недоверчиво подняла на меня глаза.

— Замечательно?

— Ну, разумеется! — я сказал это вслух, и словно волна смыла с меня всю грязь страхов и сомнений. — Замечательно! У нас будет малыш!

— У нас? Владыка, ты хочешь его признать?

Наверное, тут надо было проявить осторожность и сначала выяснить, какие для владык существуют правила по этому вопросу. Но мне уже было море по колено! Царь я или не царь! Что я, мелкого не прокормлю, что ли?

— Конечно, признаю! Это же мой ребенок!

Соловушка спрятала лицо в ладонях, заплакала и засмеялась одновременно. Потом кинулась целоватьмои руки.

— Благодарю тебя владыка! Благодарю!

Было неловко, но в моем статусе приходилось терпеть и не такое. Моя девочка вскочила на ноги, подхватила свои одежды, раскиданные по спальне, потом вдруг опомнилась и повернулась ко мне:

— Могу ли я идти, владыка?

— Конечно, ступай.

Я так и не сказал ей того, что хотел. Я сказал «конечно, ступай».

Разговоры в тени 4

— Мацихатла?

— Да, это я, господин. Дозволишь говорить?

— Конечно.

— Сегодня утром к берегу пристали лодки. Беженцы. Четлане с Серой Воды. Просили разрешения поселиться здесь, в Черном Урочище.

— И что ты сказал им?

— Как ты и учил, господин. Сказал им, что по воле имачаты Ицкагани в Черном Урочище чужие роды более селиться не могут. Сказал, что они могут выбрать любое другое свободное место на Великой реке, если признают власть Ицкагани. Сказал, что милостивый Ицкагани может помочь им с маисом для посева за небольшую долю.

— Ты всё верно сказал. Но, видимо, у тебя есть вопрос, раз ты пришел ко мне.

— Воистину, ты прозорлив, господин мой. Дело в том, что беженцы — из рода Большой Капибары. А у насуже живут их сородичи. Вот я и подумал: не расстроятся ли они, если мы прогоним их родню? Может быть, наши Капибары захотят принять к себе пришлых?

— Может быть… Но зачем это нам? Мне?

— Не понял.

— Черное Урочище велико и богато, Мацихатла. Здесь поселилось немало четланских родов. Но все они чтут меня, потому что я и мои люди достаточно сильны и мудры, чтобы защищать их, заботиться о них. Если беженцы поселятся у своих сородичей — они будут благодарны имачате Больших Капибар. Они сделают его сильнее. Мне это совсем не нужно. А вот если они поселятся в стороне, если примут от меня зерно — то и будут благодарны мне. И сделают сильнее уже меня. Меня и тех, кто верно служит мне.

— Теперь я понимаю… владыка.

— Как ты сказал?

— Прости, если я позволил себе лишнее. Но разве не должен предводитель, которому служат вожди-имачата, величаться владыкой?

— Не думаю, что в Крыле с тобой согласятся.

— Когда ты слушал мнение Крыла, мой господин! Кто вообще его слушает?

— Верно. Да не совсем. Власть владыки освящает Змей.

— Для меня всё равно ты владыка, Ицкагани. Власть должна быть в руках достойного. Такого и боги поддержат.

— Неужели ты жрец, Мацихатла? Я и не знал, что у меня в помощниках ходит священная особа!

— Прости, господин! Я не должен был говорить такие слова… Если я навлеку гнев богов, то пусть он падет только на меня! Но я очень хотел сказать тебе это…

— Не переживай, мой друг. Не думаю, что боги прогневаются на тебя за сказанное от сердца. Богам интересны не слова, а дела.

Пауза.

— Кстати, о делах. У меня есть для тебя задание. Задание, выполнив которое, возможно, ты сможешь называть меня владыкой. Не скрываясь и не стыдясь…

— Я готов! Но ты сам говорил — Змей…

— Что Змей! Всего лишь божок владычного Дома. Что он перед волей богов, создавших целую державу! С городами, которыми восхищаются все, и армиями, которых все боятся.

— Ты о пурепеча, господин? Ты решил принять предложение шпиона из Циннцуннцана?

— Так ты слышал наш с ним разговор?

— Прости! Но я боялся оставить чужака наедине с тобой… и находился неподалеку.

— Что ж… Тем меньше тебе надо объяснять.

— Господин мой… Ты уже решил подчиниться земле Циннцуннцан? Поверил их словам?

— А что тебя смущает?

— Пурепеча подчинили себе огромные земли на севере. Многие племена теперь служат им. Платят дань. Посылают своих людей на работы. Ты хочешь, чтобы четлане также начали жить?

— Земля Циннцуннцана очень далеко. За Великой, за горами. Обезьяна тоже хотела съесть сладкий плод, да тот рос на другом дереве. Они думают, что подчиняют нас, Мацихатла. Пусть думают. Я им буду только поддакивать. Буду говорить, что служу их владыке, может быть, изредка посылать дары. Но на самом деле, здесь, на Великой будет только один хозяин — и это буду я. Но мне нужна их поддержка. Нужно благословение Курикавери — тогда Змей для меня будет никто. И никто не оспорит мою власть, поддержанную владыкой и жрецами Циннцуннцана.

— А какое дело ты хотел поручить мне, владыка?

— Поезжай в Излучное к носатому Иттануаке. Я дал ему совет, который может способствовать великим переменам. Велел закрыть Серую Воду для торговцев. Думаю, если Крыло долгое время не сможет продавать маис, то вскоре там начнутся проблемы. И владычный Дом постарается усмирить Носача. Тут-то я и появлюсь: чтобы защитить обиженных. Кто осудит меня, если я окорочу Недоноска? Вернее, его родню. На моей стороне будет всё: сила, справедливость, поддержка правителя Циннцуннцана, благословение солнечного Курикавери. Посмотрим, кого предпочтут в роли владыки четлане…

— Мой господин…

— Ах да! Во всём этом есть одно слабое звено — Иттануака. Я не верю ему до конца. Потому и не посвящал его в свои планы. Мне кажется, он может что-то делать за моей спиной. И я хочу это знать. Поезжай в Излучное. Скажи, что ты проводник каравана с маисом. Когда его соберут, ты будешь вести лодки. Но на самом деле, ходи и слушай. Ты это замечательно умеешь делать. Узнай, что делает Иттануака: исполняет мое повеление или мутит воду. Я должен быть в курсе.

Глава 15

Запах человеческий

Соловушка лежала на спине, раскинувшись через всю «императорскую» постель. Между двумя холмиками ее неразвитой девичьей груди острой прямой натянулся тонкий шнурок, а черная капля каменной резной птицы скатилась набок, словно та пыталась сбежать, улететь, раскинув