Вот тут-то я и осел. Плюхнулся на землю прямо перед Червяком.

«Приехали, Михаил Николаевич! Кукушечка все-таки не выдержала. Дотрепался с внутренними голосами, доназывался императорами да сухоруковыми. Вот расстройство множественной личности и подъехало».

— Слушай, твою психику, конечно, пошатало, — в ответ моим мыслям зарыкало идолище поганое. — Но я точно не твой внутренний голос в голове! Не кусок твоего расщепленного Эга.

— А как ты тогда мысли мои прочитал? А!

— Но я же бог…

— Э, брат! Так можно всё что угодно объяснить! Не пойдет.

— Ну, хорошо. Давай поговорим на твоем языке. Избитая истина о том, что псих никогда сам не осознает то, что он псих — не подойдет?

— Ага, такой себе аргумент. Особенно, в случае раздвоения личности. Я топлю за сумасшествие, а ты против. Обычный внутренний конфликт.

— Тогда зайдем с другого бока. Какой у меня голос?

— …Как у волка из «Ну, погоди!». Отвратный голос.

— Не надо оценочных суждений. Мне вот нравится! А вот у твоих ребят, что прячутся за ментальными дверями, какие голоса?

Я открыл рот. Закрыл. А действительно, какие? Я не мог выделить ни тембра, ни высоты голоса, ни скорости речи.

— Вот именно! — хмыкнул червяк. — Ты не слышал их ушами! Слова рождались в твоей глупой башке и там же оставались. Ты просто воспринимал мысли. А меня ты слышишь ушами.

Я судорожно искал аргументы против, но не находил. Голова заболела. Признавать поражение не хотелось. Потому что в этом случае приходилось признавать, что я реально слышу, как со мной разговаривает крашеная деревяха.

— Больно лексика у тебя неподходящая для того, кого местные называют Золотым Змеем Земли…

— А ты — Желтым Червяком, — со смешком оборвал меня идол. — Да-да, я в курсе. Ты тут особо не стеснялся в выражениях. А что касается твоих сомнений, то вы, вашество, просто путаете причинно-следственные связи. Ты думаешь, раз меня почитает дикий и примитивный народ, то и я дикий и примитивный. Но это не так. Представление четлан о Золотом Змее Земли — это проекция их культурного уровня. А вот сам я — нет. С четланами я общаюсь на доступном им уровне. С тобой — на доступном тебе. Поверь, вашество, есть такие существа!.. которые между тобой и четланами не видят особой разницы. И с ними я общаюсь уже совершенно иначе. Так что, чем скорее ты перестанешь думать обо мне, как о примитивном языческом божонке — тем лучше будет для нас обоих.

— А каков ты на самом деле?

— Э нет! Для разговоров о космологии и божественной природе ты еще не дорос. Как прошлый владыка не дорос до разговоров о квантовой механике.

— Ну, я тоже не особо дорос до разговоров о квантовой механике, — вздохнул я.

— Что есть, то есть — подготовка у тебя, конечно, не ахти. Знаний — кот накакал.

— Наплакал, — машинально поправил я.

— Вот! Даже этого не знаешь. Хотя, неважно. Выбирать уже не из чего. Что сотворил, с тем и работаю.

— В смысле, сотворил?

— А ты думаешь, по чьей воле ты тут оказался?

— Да уж я-то отлично знаю, по чьей воле! По воле одного недописателя! И колдуна на полставки…

— Муравей тоже думает, что его раздавил ботинок — зловредное всесильное существо. А на самом деле, это всего лишь чья-то обувь. Вот и ты считаешь, что стал жертвой происков Месропа Золотова. А на мир нужно смотреть несколько шире. Если всё наоборот? Если загадочный писатель не манипулятор, а всего лишь орудие манипулятора?

Червяк явно намекал на свою всесильность, и я вновь задумался, что все-таки разговариваю с плодом собственного бреда. Надо только разобраться: нахожусь ли я под действием местных грибов-кактусов или это психическое расстройство. Последнее было бы крайне печально: не представляю, как излечить самого себя. Да еще и совершенно без медикаментов.

— Не веришь, — идол утробно вздохнул, отчего факелы чуть не затухли. Странно, но я дыхания на своем лице не чувствовал. — Ну, черт с тобой, вашество. Считай меня хоть бредом, хоть кем угодно! Я к тебе, в общем-то, по другому вопросу: ныть еще долго будешь? Может, хватит себя жалеть?

— Да пошел ты! — боль утраты раскаленной иглой прошила всё тело насквозь. — Что ты понимаешь?

— Может, я как раз и понимаю? Я же твой бред! — едко хмыкнуло идолище. — Давай-ка попсихоанализируем. Ты-то, конечно, сейчас весь такой возвышенный. Твердишь себе, что ты целиком в высоком чувстве скорби, жалеешь безвинно погибшую девушку. Но на самом-то деле себя жалеешь. Свой комфортный мирок, который начал тут себе создавать. Жалеешь, что теперь тебя опять некому любить. Жалеешь, что степень твоего одиночества вновь стала огромной и давящей.

— Может, хватит?

— Ничуть! Я же самое главное еще не сказал: ты ведь еще и себя виновным считаешь. Ковыряешь раны, чтобы побольнее было.

— Да всё!

— Отчасти ты прав, кстати, — Желтый Червяк уже просто игнорировал мои вопли. — Думай ты больше не о своем комфорте, а о судьбе девушки — действовал бы поосмотрительнее…

Я тихо завыл, опускаясь на пол.

— Но это ничего. Это сделает тебя умнее. К тому же, надо помнить. Что глупость твоя — не убийца. И даже не пистолет в руках убийцы. У убийцы есть конкретное имя, есть конкретные заказчики… Которые сейчас в довольстве потирают свои «чистые» руки. И здесь у меня к тебе один вопрос: ты что-нибудь собираешься делать по этому поводу?

— Делать? — я снова заставил себя сесть.

— Да! Там, за воротами — убийцы твоей женщины, твоего ребенка. Счастливые и довольные. Ты хочешь это так оставить? Или добиться справедливости? Отомстить, наконец!

— Быть или не быть?

— Ну-ну! Ты себя с датским царевичем не сравнивай. Вот у него выбор посложнее был: и то, и это зло. Быть для него означало разрушить счастье близких людей, а не быть — изглодать себя изнутри. У тебя-то всё однозначно: есть враги, они козлы. Единственное, что вас с Гамлетом сближает: нехватка ресурсов. Вроде и венценосцы, а реальной силы нет. И за каждой шторкой прячется возможный враг. Причем, кто он — неведомо.

— А кто он?!

— Я же говорю — неведомо.

— Но ты же бог! Ты всё знаешь!

— А ты сам кто?

— Я? Человек.

— Ну, и зачем ты тогда мне нужен человек, если я сам за тебя могу все проблемы решить?! — вдруг яростно зарычал бог.

Факелы сжались под порывом ветра и погасли. Сумрак навалился на меня со всей тяжестью.

— Бог, я такой бедный, сделай меня богатым! Бог, я такой больной, сделай меня