Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Благово порылся на столе и выложил перед собой очередную бумагу. Лыков подивился – откуда? Шеф перехватил его взгляд:
– Я уже второй день размышляю насчет Туза. Стиль похож.
– То есть?
– Господа, вдумайтесь. Отличительной чертой Терентия всегда было желание спрятать труп. Умный ход! Многие преступники понимают выгоду, но избавиться от тела так, чтобы не осталось следов, очень сложно. Чаще всего его пытаются сжечь. Летом это почти невозможно, да и зимой представляет трудности.
– Какие? – не поверил Шереметевский. – Сунул в печь, обложил дровами и топи целый день. К вечеру одна зола останется.
– Для сжигания тела взрослого человека нужно более двух саженей дров, – терпеливо стал пояснять Благово. – Разрушение и кальцинирование костей скелета – долгое дело. В течение суток в помещении будет стоять резкий запах жженого мяса. И слышаться сильный треск – как бы маленькие взрывы пара, образующегося из воды в тканях.
Леонид с Алексеем ошарашенно молчали. А вице-директор продолжил:
– В тысяча восемьсот семьдесят шестом году Мишайкин сколотил банду и начал грабить и убивать в окрестностях Большой Митрофаньевской дороги. Сначала по неопытности он бросал тела в кустах. Полиция немедленно взялась за живоглотов и быстро всех переловила. Атаман тогда впервые проявил качества вождя. Он запугал подчиненных, и показания на него никто не дал. А через месяц Терентий вообще сбежал из следственного корпуса. Как – до сих пор непонятно. Видимо, подкупил надзирателей. Сменив имя, отсидевшись около года, он поселился на Горячем поле и переменил тактику. А именно стал сжигать тела жертв, чтобы не злить полицию. Доподлинно известно о двух таких случаях. Второй оказался для него неудачным: соседи заподозрили неладное, как раз из-за треска водяных взрывов и резкого запаха, и сообщили в участок. Мишайкина взяли с поличным, судили и отправили в Нерчинск на пятнадцатилетний срок. Откуда он два года назад сбежал, пробрался в Читу, убил там полицмейстера выстрелом из ружья в окно спальни и исчез. С тех пор об атамане ни слуху ни духу.
– А зачем Терентий застрелил полицмейстера? – не понял Шереметевский. – Висельное дело!
Лыков, год назад вернувшийся из Нерчинского каторжного района[95] и хорошо помнивший эту историю, пояснил:
– Войсковой старшина Чупров до перевода в Читу был смотрителем Алгачинской тюрьмы. И приказал за какую-то провинность выпороть каторжанина Мишайкина. Тот публично пообещал отомстить.
– Ишь какая амбиция… – подивился Леонид.
– Вот с таким негодяем мы, видимо, имеем дело, – продолжил Благово. – Я вспомнил о нем сразу, как только выяснилось, что убийцы замели свой грех. А именно подделали утопление, а не просто зарезали Осташкова и бросили в переулке. Умный атаман сделал выводы из прежней истории. И решил не жечь тело, а кинуть в канал. Зная, что каждую весну их оттуда вылавливают десятками и объявляют жертвами несчастных случаев.
– Но перебраться в Петербург, притом что о тебе есть Высочайшее повеление… – усомнился Шереметевский. – Для такого вывода, Павел Афанасьевич, у нас недостаточно фактов. Догадка еще не факт. Мало ли хитрых бандитов? Любой «иван» мог до такого додуматься.
– Согласен, – отозвался действительный статский советник. – И потому зарядил агентуру, дал задание пошуровать в столице.
– Какую агентуру?
– Мою личную.
Секретарь смешанной комиссии прикусил язык. Личная агентура Благово была предметом зависти сыскной полиции градоначальства. Прослужив в Петербурге неполных три года, Павел Афанасьевич сумел собрать вокруг себя два десятка отборных капорников. Люди были из разных слоев общества, от маклера темной биллиардной до управляющего малым двором Великого князя. И сведения они поставляли такие, что делали вице-директора самым осведомленным человеком в Петербурге. Понимая, что век его недолог, в последнее время тот стал передавать агентуру на связь Лыкову.
– Кто такой Прохор Левков, пояснять не надо? – саркастически спросил у Леонида Павел Афанасьевич.
Тот уверенно ответил:
– Новый «иван иванович», атаман питерских мазуриков.
– Пока еще не атаман, только готовится, – поправил друга Алексей.
– Ну, тех, что между Невой и Обводным, он уже под себя подмял.
– А Горячее поле, острова, Петербургскую сторону и Охту – нет.
– Дети, не спорьте, – снисходительно прервал низших в чине вице-директор. – Пока еще Прохор и впрямь не король преступного мира, не «иван иваныч», а просто «иван». И до Лобова ему далеко. Но шансы у парня есть.
Осенью прошлого года по секретному приказанию государя военная разведка расправилась с Анисимом Петровичем Лобовым. Человек выдающихся качеств, он вышел из простых бандитов в «иваны иванычи» и возглавил столичных фартовых. Весной до полиции дошли слухи, что те решили выбрать себе нового вождя взамен выбывшего. Между крупными уголовными деятелями началась борьба за корону. Больше всех преуспел в этом Прохор Левков по кличке Отпетый. Его действительно отпели, когда после тяжелого ранения на турецкой войне солдат умирал в госпитале. Но парень выжил и стал бандитом, затем лихим «иваном». Благово удалось внедрить в его окружение своего осведомителя. Левкова специально не арестовывали, чтобы выявить побольше злодеев. Придет время, и бандита упакуют, но покуда нехай погуляет.
– В Вербное воскресенье к Отпетому пришел гость, – сообщил Павел Афанасьевич. – Корпусный, вполне заурядный, но к нему отнеслись с большим почтением. Гость потолковал с «иваном» четверть часа и ушел. Мой человек спросил у сведущих людей: что за птица? А ему ответили: это такая птица, что тебе знать не положено, зато сам царь об нем ведает! Глаза у крепыша слезились.
– Мишайкин!
– Он. Левков ведет переговоры с авторитетными уголовными, собирает союзников, чтобы провозгласили его «иваном иванычем». Вот и Туза позвал. Здесь он, в столице.
Новость все расставляла на свои места. Ай да Благово! Сидя на стуле, уже вычислил убийцу. Впрочем, вице-директор и раньше отличался прозорливостью, чего нельзя было сказать о его помощнике. Лыкову еще расти и расти до учителя… Сумеет ли? Успеет ли?
Павел Афанасьевич продолжил. Он говорил серьезно, обдумывая каждое слово:
– По улицам столицы ходит умный и опасный преступник. Заметьте: и в портерную, и в гости к Отпетому он явился один, хотя «иваны» любят шляться со свитой. А этот понимает, что тем самым привлечет к себе лишнее внимание. Хотя при нем целая шайка. Сколько надо иметь помощников, чтобы насильно утопить в тазу взрослого крепкого мужчину? Минимум троих, а лучше четверых. Плюс извозчик. И нам надо эту сволочь поймать. Как?
Благово обвел глазами молодых сыщиков, дожидаясь от них ответа. Первым откликнулся Шереметевский:
– Он или на Горячем поле, или в Вяземской лавре. Иначе где еще спрячешь пятерых?
– Зимой в поле неуютно, – осторожно возразил Лыков.
– Той зимы уж нет, Пасху отметили! – напомнил Леонид.
– Все равно холодно. Ломать тальянку[96] начнут только в мае. Даже если жить в какой берлоге с печкой, ее надо топить, дым выдаст.
– А Пироговская лавра в Малковом переулке?
– Больше подходит, и облав там меньше, чем в Вяземской лавре, – одобрил Алексей. – Но как узнать точно? Надо установить наблюдение за Недайхлебом. Он после нашего сегодняшнего разговора вынужден будет увидеться с Мишайкиным, предупредить, что приходила полиция. Я завербовал сожительницу покойного. Если поселить напротив пару филеров и свести их с Пелагеей, она сумеет быстро сообщить им нужное. А филеры сядут на хвост кабатчику, если тот куда двинется.
– Да он сию секунду и встречается с атаманом, – буркнул Павел Афанасьевич. – Пока мы языком болтаем… Леонид Алексеевич! На вас то, что предложил камер-юнкер Лыков: справки о Недайхлебе плюс поиск портерной на Песках. Проверьте в адресном столе всех с фамилией Гнусов, хотя вряд ли Мишайкин рискнет прописаться. Еще подумайте вот над чем: буфетчик хорошо ладит с посетителями из солдат, паспорт у него запасного ефрейтора. Видимо, он в самом деле проходил военную службу, но сейчас живет под чужим именем. Отчего?
– Дезертир, – предположил Лыков.
– Возможно. Имя мы знаем – Акинфей. Оно редкое, много ли таких среди дезертиров? Алексей, ступай-ка в Военное министерство, собери справки. Сколько лет нашему подозреваемому?
– Примерно сорок.
– Лезь в архивы.