Я мрачно кивал, пока его указательный палец тыкал мне в грудь.

– Да я бы всех вас уволил в два счета! Кого ни возьми, он и космический лихач, и слесарь, и инженер, и солдат, и жулик, и все такое прочее. А чтобы выполнил простейшую работу, надо его стращать, подкупать, шантажировать и толкать бульдозером. Считаешь, что ты сыт по горло? А подумай, каково мне! Но корабли должны летать по своим маршрутам! Маяки должны маячить!

Услышав эту бессмертную фразу, я понял, что лекция закончена, и осторожно поднялся на ноги. Старик швырнул в меня папкой со спецификацией «третьей модели» и уткнулся в свои бумаги. Когда я уже был у порога, он поднял голову и снова наставил палец.

– И давай без глупостей, не пытайся соскочить с крючка. До твоего счета в банке на Алголе-два мы доберемся всяко раньше тебя.

Я ухмыльнулся, дескать, и не было намерения секретничать. Но боюсь, при такой плохой игре мина получилась не слишком хорошей. У Старика хватало шпионов, их мастерство постоянно росло. Шагая по коридору, я искал способ перевести денежки в безопасное место, пока до них не добрались чужие лапы, и знал, что в эту самую минуту Старик ищет способ меня перехитрить.

Перспективы рисовались безрадостные, поэтому я задержался, чтобы пропустить стаканчик. А потом отправился в космопорт. Пока тамошние техники готовили к старту мой корабль, я проложил курс. Ближайший маяк по пути к Проксиме Центавра находится на одной из планет Беты Циркуля; там-то и будет моя первая остановка. Короткий рейс, всего-навсего девять суток в гиперпространстве.

Без понимания сути гиперпространства – а это задачка не для средних умов – невозможно оценить огромную роль маяка. Зато легко догадаться, что в этом не-пространстве обычные законы физики не действуют. Скорость и другие измерения – понятия относительные, а не константы, как в привычной для нас реальности.

Первым кораблям, которые окунулись в гиперпространство, просто некуда было двигаться. Не было даже возможности определить, движутся ли они вообще. Маяки решили эту проблему, и перед нами открылась новая вселенная. Установленные на планетах, они вырабатывали энергию в громадных количествах. Эта энергия преобразовывалась в излучение, рассылаемое по гиперпространству. Каждому маяку был назначен собственный кодовый сигнал, на это отводилась часть вырабатываемой энергии. Триангуляция и квадратура соединяли маяки в сеть, и охваченное ею гиперпространство обретало размерность. Так создавались необходимые условия для навигации. Вот только эта навигация велась по своим собственным правилам. Крайне сложные и изменчивые, они все же оставались правилами, и пилоты не могли ими пренебрегать.

Для короткого прыжка в гиперпространстве необходимо минимум четыре маяка; меньшее число не обеспечит точной привязки. Прыжок подлиннее требует уже семи-восьми маяков. Поэтому каждый маяк очень ценен, все до одного должны постоянно работать. Для того-то и нужны мы, парни из отдела «Ремонт и техобслуживание».

Мы летаем на кораблях, под завязку набитых инструментами и запчастями. Всегда работаем в одиночку, ведь проще обойтись без напарника, чем без техники, этой надежной и эффективной помощницы. Но хоть мы и чиним гиперпространственные маяки, сами больше времени проводим в обычном космосе. Если сломалась штуковина, как ты ее разыщешь? В гиперпространстве этим заниматься – пустая затея. Стало быть, надо подлететь к маяку как можно ближе, выскочить в нормальный космос и уже в нем добираться до цели. На это может уйти не один месяц, что обычно и бывает.

В этот раз задача оказалась не такой уж и хлопотной. Я навелся на маяк Беты Циркуля, определил точные координаты восьми маяков и поручил бортовому навигатору рассчитать геометрический центр восьмиугольника. Компьютер дал мне курс и конечную точку маршрута. Можно бы и поближе к цели, но, увы, мне так и не удалось выкорчевать из машины заложенный конструкторами фактор безопасности. По мне, чем месяцами плестись по обычному космосу, лучше рискнуть и проскочить через лежащую на пути звезду. А вот конструкторы так не считали, и они позаботились о том, чтобы у меня не было ни малейшего шанса сделать остановку внутри звезды, как бы я ни старался. Держу пари, тут нет никакого гуманизма, просто компания не желала потерять корабль.

Прыжок длился двадцать четыре часа по бортовому времени, и я вынырнул из гиперпространства невесть где. В недрах робота-анализатора пострекотало-пощелкало, он нашел своими датчиками звезды, сравнил их спектры со спектром Проксимы Центавра. Наконец прозвенел звонок, замигала лампочка. Я приник к окуляру.

С фотоэлемента поступили данные – видимая звездная величина. Сопоставив ее с абсолютной звездной величиной, я получил расстояние. Шесть недель полета плюс-минус пара дней, даже лучше, чем я ожидал.

Робопилот получил от меня ленту с записанным курсом, а сам я улегся в акселерационную емкость, пристегнулся и уснул.

Уже в который раз – не в двенадцатый ли? – я перенастроил камеру и успел почти до конца пройти заочный курс по ядерной физике. Обучение – очень полезное дело, ведь никогда не знаешь заранее, какие знания тебе могут пригодиться. Да вдобавок компания приплачивает своим ремонтникам за овладение новыми профессиями. Еще я писал маслом и упражнялся в гимнастическом отсеке при нулевой гравитации, так что время летело быстро.

Я спал, когда корабль приблизился к цели на планетарную дистанцию и робопилот сообщил об этом звоном и вспышками сигнальных устройств.

Если верить старым картам, вторая планета, на которой стоял маяк, представляла собой комок влажной пористой массы. С превеликим трудом разобравшись в допотопных условных обозначениях, я наконец обнаружил нужное место и, оставаясь за пределами атмосферы, отправил вниз «Летучий глаз». Люди моей профессии очень рано усваивают, когда стоит рисковать собственной шкурой, а когда ее лучше поберечь. «Летучий глаз» – то что надо для предварительной оценки ситуации.

Доисторическим строителям маяка хватило ума поставить его на открытом участке, равноудаленном от двух высоких гор. Я довольно легко обнаружил эти возвышенности и повел «Летучий глаз» прямо от одной к другой. У моего разведчика имелись носовой и хвостовой радары; поступавшие от них сигналы я перенаправлял на осциллограф и получал амплитудные кривые. Едва совпали два пика, я покрутил ручки управления, и «Летучий глаз» коршуном ринулся вниз.

Переключившись с радара на носовой ортикон, я откинулся в кресле и стал ждать, когда на экране появится маяк.

Изображение замигало, сфокусировалось, и пред мои очи явилась исполинская пирамида. Я выругался и повел «Летучий глаз» витками, сканируя прилегающую территорию. В круге диаметром десять миль – только пирамида, и это определенно не мой маяк. Или все-таки он?

Подчиняясь моей воле, «Летучий глаз» снизился. Штуковина казалась сложенной из дикого камня; ни отделки, ни украшений. Верхушка чуть поблескивала, и я, заинтересовавшись, приблизил разведчика и увидел углубление, мелкий резервуар, наполненный водой. При виде этой картины что-то щелкнуло у меня в мозгу.

Заставив «Летучий глаз» барражировать по кругу, я зарылся в чертежи «третьей модели». Вот оно! Маяк снабжен панелью для улавливания атмосферных осадков и емкостью для их сбора. Это необходимо, чтобы охлаждать реактор, который питает энергией чудовищную махину. А раз имеется вода, значит и маяк на месте – под каменной пирамидой.