* * *

Лейтенант Хилтон Кортин, награжденный двухнедельным отпуском, вышел из наемной кареты на отдаленной хлопковой плантации, расположенной на берегу Миссисипи, под названием «Брайфилд». Подняв голову, он увидел высокого сухощавого мужчину, стоявшего на балконе и смотревшего на него.

— Джефф! — крикнул Хилтон, и Джефферсон Дэвис, медленно поднял худую руку, приветствуя его.

— Добро пожаловать в «Брайфилд», — грустно произнес Дэвис и исчез в доме.

Его друг очень изменился с тех пор, как Хилтон виделся с ним в последний раз. Взгляд серо-голубых глаз Дэвиса потух, и озорная улыбка исчезла с лица. На небольшом обеде, устроенном в честь Хилтона, Дэвис ел неохотно, говорил мало и казался утомленным и рассеянным. После обеда он вышел во двор, бросив Хилтону:

— Коньяк в буфете.

Хилтон проследил за удаляющейся фигурой друга, затем поднялся и посмотрел на гостей, сидевших за столом.

— Коньяк?

Он с удовольствием исполнял роль хозяина, поддерживал разговор, провожал гостей. Хилтон отметил в глазах друзей Дэвиса беспокойство, хотя никто не говорил об этом вслух. Брайан Ле Нобль, крупный мужчина с седеющими волосами, резкими чертами лица и острым умом, рассказал Хилтону, что он переселенец с востока.

— Знаете, почему я приехал на Юг? — спросил он, широко улыбаясь.

Хилтон тоже улыбнулся и, посмотрев на красавицу жену Брайана, ответил:

— Для меня это не тайна. Вы ведь южанка, не так ли? — спросил он миссис Ле Нобль.

Алекс Ле Нобль, самоуверенная и очаровательная, наградила Хилтона обольстительной улыбкой.

— По моему акценту вы легко можете определить, откуда я родом, лейтенант. Натчез — мой родной дом и единственное место, где я жила.

Хилтон усмехнулся:

— Вполне понимаю вашего мужа. — Он не отрывал взгляда от очаровательной миссис Ле Нобль. Она положила изящную руку на плечо супруга и одарила его искрящимся взглядом зеленых глаз.

— Лейтенант Кортин, вы знали Сару?

— Я видел ее один раз. — Улыбка исчезла с лица Хилтона.

Ле Нобли рассказали ему, что делают все возможное, чтобы вытащить Джеффа из его депрессии, но ничто не помогает.

Позже, вечером, когда Ле Нобли уехали, настояв, чтобы Хилтон и Джефф приехали к ним на обед, приятели по Уэст-Пойнту устроились у камина в гостиной и наполнили бокалы коньяком. Алкоголь развязал язык Джеффа, и он, глядя на огонь, тоскливо произнес:

— Я устал от жизни, Хилл. Как жаль, что я не умер вместе с Сарой.

— Ты не должен так говорить, Джефф. Ты молод…

— В душе я старик, дружище. Я перестал мечтать, у меня нет цели в жизни, мое существование бессмысленно. — Он осушил бокал и понуро опустил плечи, голова его склонилась на грудь.

— Джефф, я знаю, что ты очень любил свою жену…

— Любил Сару? — прервал Хилтона Джефф. — Я боготворил ее! Три месяца! Хилл, всего три месяца мы были вместе. Ей был двадцать один год, совсем девочка. Она умерла у меня на руках, и я ничем не мог ей помочь, ничем!

— Прости…

— У меня тоже была лихорадка. Какого черта я не умер? Ты можешь ответить мне на этот вопрос?

— Не могу, Джефф. Но скажу тебе одно: раз ты выжил, значит, в этом есть определенный смысл и ты должен жить дальше.

Но Джефф не слушал Хилтона.

— Моя драгоценная Сара умерла два года и три месяца назад, но не проходит и дня… не проходит и часа, чтобы я не пожалел, что не умер вместе с ней.

— Это не будет длиться вечно, Джефф. Ты как-то сказал мне, что судьба преподносит нам удивительные вещи. Наверное, потому ты и выжил.

Джефф Дэвис промолчал.

* * *

В день переезда погода была под стать настроению Сильвии: небо затянули тучи, холодный воздух был пропитан влагой.

Она наблюдала, как вносили любимый парчовый диван матери в крошечную гостиную в маленьком домике, арендованном ею на Уотер-стрит. Невзрачный дощатый домик навевал грустные мысли. На нижнем этаже было четыре комнаты со щелястыми деревянными полами: гостиная, достаточно просторная кухня, крошечная спальня, смежная с гостиной, и еще одна маленькая комнатка. Наверху были две небольшие спальни. За домом, посреди обнесенного забором двора, стояла коптильня. Зелени во дворе не было.

Сильвия выбрала этот домик, потому что там были три спальни, но одна из них будет теперь пустовать, потому что старый Делсон тихо умер во сне за неделю до переезда.

Сильвия погладила рукой диван, такой неуместный в этой скромной обстановке, и улыбнулась. До тех пор, пока любимые вещи мамы — диван, позолоченные стулья, пианино, зеркало в позолоченной раме — будут окружать ее, и она сможет их трогать, этот жалкий домишко будет напоминать ей о «Ривербенде».

Стоял необычный для февраля теплый день. Небо была голубым и безоблачным, в воздухе чувствовалось дыханием весны. Сильвия решила, что этот день очень подходит для вторника масленой недели, но тут же рассмеялась, обозвав себя глупой. Какая ей разница? В этом году она не будет отмечать этот праздник. Ей не гулять среди веселой толпы по Театральной улице под огромной головой буйвола.

Она не заметила, что свернула не в ту сторону, пока не оказалась в квартале чернокожих. Сильвия остановилась и стала раздумывать: вернуться ли ей назад или продолжить свой путь?

Ее усталые ноги решили за нее. Она исходила весь город в поисках работы и сейчас мечтала о горячей ванне. Поэтому она пошла дальше и вскоре оказалась на невольничьем рынке, где продавались негры-рабы: мужчины, женщины и дети. Продажей руководил веселый крикливый джентльмен.

На платформе стояла рыдающая молодая негритянка. Аукционист, смеясь, нахваливал ее:

— Прекрасное тело! — Он грубо схватил негритянку за локоть и начал вертеть во все стороны на обозрении толпе. — Она может работать по двенадцать, четырнадцать часов в сутки, собирая хлопок, и все же у нее хватит сил, чтобы удовлетворить ваше желание. Она хороша для воспроизведения себе подобных!

Охваченная ужасом и одновременно любопытством, Сильвия подошла ближе. Девушка была продана за семьсот пятьдесят долларов.

На платформу привели огромного негра. Толпа загудела. Все взгляды были устремлены на великана, на целую голову возвышавшегося над толпой.

Невольник чем-то напоминал Голиафа: мощная грудь, широкие сильные плечи. На больших руках бугрились мускулы, под бриджами угадывались длинные стройные ноги. Его кожа была желтовато-коричневого цвета и блестела от пота. Он стоял, гордо подняв голову, я смотрел на толпу с презрительным спокойствием.

Начались торги, и возбуждение в толпе нарастало. Многим джентльменам захотелось приобрести этот удивительный человеческий экземпляр. Но особенно старался один из них, все время набавлявший цену. Сильвия повернулись, чтобы рассмотреть его получше, и в ужасе застыла.