– Но разве это только заслуга Советского Союза? В той же Французской республике тоже нет сословных ограничений.

– Но нет и ориентированности на раскрытие творческого потенциала широких масс.

Например, того же бесплатного образования. Если человек беден, то каким бы гениальным он не был, шансов на успешное получение хорошего образования у него немного. – Антуан задумался. Потер лоб, после чего продолжил.

– Каким вы видите облик коммуниста-сталиниста?

– Я не идеолог и вряд ли смогу ответить на этот вопрос.

– Но вы же себя причисляете к ним.

– Предполагаю, – поправил его Тухачевский. – Но это еще не значит, что я им являюсь на самом деле. Грамотные идеологи, безусловно, смогут точнее меня разобраться с терминологией и определениями. Я лишь предполагаю, а мои предположения носят характер домыслов дилетанта.

– Но вы не могли бы поделиться ими? Хотя бы в общих чертах. – И Антуан вопросительно посмотрел на Михаила Николаевича, а тот задумался. Весь этот разговор носил очень опасный характер. И каждое слово, что он произносил, а Антуан записывал, могли всплыть в Париже, а потом и в Москве. Очень не хотелось ошибиться, но отступить сейчас было бы трусостью, которая замарает не только его самого, но и все дело Советского Союза.

– На мой взгляд, идеология сталинизма развивается на базе тщательного изучения мирового исторического наследия, вбирая в себя лучшее, что когда-либо создавалось. Например, те же отдельные элементы, знакомые со времен республиканского Рима. Поэтому я бы охарактеризовал образ коммуниста-созидателя как трудолюбивого работника, крепкого семьянина и ответственного гражданина, который не только постоянно учится и развивается, стремясь стать лучше, но и не взирает безучастно на происходящее вокруг, проявляя, если того требует обстоятельства, пролетарскую твердость в отстаивании справедливости и голоса разума.

– Крепкий семьянин? – Удивился Антуан. – А мне казалось, что коммунизм стремится к разрушению института семьи.

– Троцкизм, – поправил его Тухачевский, – а не коммунизм в целом. Есть коммунизм созидания, а есть – разрушения, со всеми вытекающими последствиями. Семья – это элементарная ячейка общества. Человек, ведь, существо социальное. А социум, как и любая другая массовая среда, имеет структуру и порядок. Это как в армии.

Элементарной ячейкой организации пехотных частей является стрелковое отделение.

Если не выстроить нормально этот низовой уровень, то из него ничего толком построить и не получится. А если убрать семью, то, как мы сможем построить хоть что-то вразумительное? Представьте себе дом, в котором вместо качественных, крепких кирпичей стены вылеплены из сырой глины. Крепким получится этот дом?

Вряд ли. Не уверен, что он вообще будет достроен, не развалившись на стадии постройки. Так и выходит, что если начинать созидать новый мир, то без института семьи не получится обойтись, ибо он фундамент любого общества – из его кирпичиков оно сложено. И чем крепче эти кирпичи будут, тем больше надежды на то, что новые стены не обвалятся от первых же порывов ветра… Через три дня в Париже вышел новый номер газеты "Энтрансижан", вызвавший просто фурор в среде социалистической общественности Европы. А спустя еще двое суток, перевод интервью с Тухачевским и реакции на него других изданий, оказались на столе Сталина…

– И как это понимать? – Спросил Хозяин у Слуцкого.

– Согласно рапорту Берзина, "Лазарь" имел три разговора с ним. Обсуждал, советовался.

– И что, Берзин одобрил это одиозное интервью?

– Да. Консультации с нами привели бы к потери времени, которого было очень мало.

Ситуацию с интервью нужно было обыгрывать быстро, на волне всеобщего внимания к успешному рейду Тухачевского по тылам франкистов. Основной задачей, которую ставили перед собой товарищи Берзин и Тухачевский, являлось расстроить оппозицию Коминтерну в среде коммунистов и социалистов всех мастей. Выбить почву из-под ног их единства и сорвать подготовку к провозглашению четвертого Интернационала, которую вел Троцкий. И они этого добились в полном объеме. По нашим сведениям все европейские столицы кипят как разозленные ульи от бурных обсуждений. Даже в Берлине оказалось заметное оживление. Кроме того, удивительным побочным эффектом стало то, что в белоэмигрантской среде стали нарастать разговоры о том, что Россия возрождается и, дескать, их руки могут пригодиться на Родине.

– Вот даже как? – Удивленно хмыкнул Сталин. – Пока только разговоры?

– Да. Все ждут реакции Москвы. Ведь одно дело – мнение маршала, а другое дело – официальная позиция Советского Союза. Тем более, что в ряде эмигрантских изданий появились статьи, чьи авторы утверждают, будто "Москва не поддержит мятежного маршала". Кое-кто даже цитирует Троцкого, разразившегося гневной речью о "ренегате, пытающемся бежать впереди паровоза, дабы выслужить прощение у тирана".

– Вот, значит, как, – усмехнулся Сталин. – Наши враги надеются разом убить двух зайцев: и удержать в повиновении свою паству, и поссорить маршала Тухачевского с Родиной. А если мы не пойдем у них на поводу и полностью поддержим инициативу товарища Тухачевского? Товарищ Берия, – обратился он ко второму присутствующему, – как вы думаете, политбюро примет такой маневр?

– Без сомнений, – практически сразу ответил Берия, – ведь любой, выступающий против автоматически оказывается троцкистом и вредителем, стремящимся уничтожить завоевания революции. Конечно, никакой радости не будет, но подчинятся.

Сталин задумался на несколько минут, задумчиво куря трубку.

– Хорошо, товарищи. Тогда попробуем разыграть эту случайную удачу. Товарищ Слуцкий, подготовьте доклад о том, кого бы мы в первую очередь хотели увидеть в Советском Союзе из эмигрантов. Причем, обратите внимание не только на наших беглецов, но и на урожденных иностранцев. Мало ли какие инженеры с коммунистическими или социалистическими взглядами изъявят желания получить советское гражданство. И давайте завтра в девять вечера соберемся снова. Обсудим конкретные меры. Вам суток на подготовку предложений хватит?

– Да, товарищ Сталин, – синхронно кивнули оба. 28 ноября 1936 года в воскресном номере газете "Правда" вышла обширная передовица Льва Захаровича Мехлиса, в которой приводилось интервью Тухачевского французскому журналисту в обширной идеологической канве. Разумеется, с подачи вождя, решившего подыграть маршалу в его стремлении расстроить антисталинскую оппозицию. Этот шаг давал ему возможность очень серьезно ударить по тем из кадров "старой гвардии" не только Льва Давидовича, но и Владимира Ильича, кто до сих пор никак не мог понять, что время революции прошло, и пора уже строить это самое Светлое будущее… своими руками, а не пламенными речами, за которыми, как правило ничего не стояло. Когда Тухачевскому третьего декабря доставили этот знаменательный номер газеты, он понял – начался новый период в развитии СССР. Да, в этой истории тоже последуют репрессии. Без них все равно не получалось обойтись. Только, во-первых, их будет проводить Лаврентий Павлович Берия – один из самых лучших в истории человечества администраторов, а не психически больной Ежов, а во-вторых, соус, под которым намечалась чистка, оказался совершенно иным…