Она нежно улыбнулась, прижалась к нему и прошептала:

— Я люблю тебя…

И когда он возвратился к себе, его чуть не арестовали, но он убежал. Он написал ей: «Я теперь заговоренный тобой, с тобой мне ничего не страшно. Лишь бы ты была рядом». Теперь он сам отдалялся от нее, и она боялась, что ее «заговор» более его не охраняет.

13

На этот раз никаких осложнений не возникло. Николаев в тот же вечер извинился перед Мильдой за свою слежку, объяснив ее тем, что боялся так поздно отпускать Минцу одну. Он звал ее Минца еще с тех лужских времен, когда, не расслышав в первый раз ее имя, так долгое время обращался к Мильде. Ошибка выяснилась месяца через два, но для Николаева в минуты нежности Мильда всегда оставалась Минцей. Мильда сразу же заявила, что ее попросили и завтра прийти, и она дала согласие, потому что как член партии она не имеет права говорить «нет», а если он этого не понимает, то ему стоит перечитать Устав ВКП(б).

Николаев вдруг помрачнел и заговорил о том, что делать, когда у человека нет физических возможностей выполнить задание партии. Вот его посылают на транспорт, а он считает это грубейшей ошибкой, что он больше всего может быть полезен именно в институте, вот как тут быть.

— Надо сначала выполнить задание партии, а выполнив, доказывать, что оно было не совсем правильным, — ответила Мильда.

— Но это же абсурд, Минца! — воскликнул Николаев. — У меня белый билет, я освобожден от армейской службы, а на такое ответственное дело надо посылать крепких здоровых парней, это транспорт! Если ты с самого начала знаешь, что это ошибка, зачем ее совершать?!

— Потому что дисциплина партийных рядов — это святое! — отрезала Мильда.

Она тогда и не вслушивалась в его разглагольствования по поводу мобилизации на транспорт, защищая свое право уходить на ночные свидания, а Николаев, услышав столь категоричное мнение жены, замкнулся и не стал объяснять происшедшие в институте события.

Мильда принесла Кирову записку от Виталия Ганина. Аглая, еще передавая ее, разрешила Мильде познакомиться с содержанием записки.

«Уважаемый Сергей Миронович! Я бы хотел встретиться с Вами как можно скорее, чтобы сообщить Вам некоторые сведения особо секретного характера. Не знаю, заинтересуют ли они Вас, но, поскольку моя жизнь в опасности, я считаю своим долгом оповестить Вас об этой тайне, о которой, возможно, знаю лишь я, а дальше Вы можете распоряжаться этими сведениями по своему усмотрению. В силу указанных выше обстоятельств я бы хотел, чтоб эта встреча носила строго конфиденциальный характер и была бы каким-нибудь образом скрыта даже от Вашей охраны. В данном случае приму любое предложение, которое лучше всего передать через М. П. Извините, что вторгаюсь в Вашу личную жизнь, но еще раз повторяю: я могу исчезнуть, умереть в любую минуту. Той же опасности подвергается и моя жена. С неизменным уважением к Вашей честности и порядочности, остаюсь Ваш Виталий Ганин, доктор медицинских наук».

Киров, прочитав это послание, с удивлением посмотрел на Мильду. До сих пор она никогда не пользовалась близким знакомством с ним в своих интересах, за исключением пустяковой просьбы о трудоустройстве своего мужа. Но этот поступок выходил за рамки всех привычных их отношений. Киров нахмурился, бросил на стол записку. Несколько секунд он молчал, не говоря ни слова.

— Что произошло? — спросил он.

Мильда рассказала ему историю знакомства с Аглаей, начиная от мимолетных улыбок по утрам и кончая их разговором в ее кабинете, появлением молодого грузина с букетом роз и мольбой Аглаи помочь ей. Она сама больше ничего не знала, и записка, принесенная Аглаей на следующий день, вызвала у Мильды бурю негодования. Она отказалась передавать ее Кирову, использовать их отношения в каких-либо иных, пусть и самых благородных целях. С Аглаей случилась истерика. Успокоившись, она попросила в случае смерти их с мужем связаться с ее родителями, чтобы они забрали детей, потому что их могут отдать в детдом, отправить туда, где их потом никто не найдет. «Если, конечно, их не убьют вместе с нами, а, скорее всего, так и случится», — обреченно выговорила Аглая. Мильда весь день промучилась, не зная, как поступить, и наконец решилась передать записку, не желая становиться безгласным палачом двух молодых жизней. Но эти подробности в рассказе об Аглае она опустила, чтоб не выставлять ее психопаткой и истеричкой.

— Вы, Сергей Миронович, — она впервые обратилась к нему на «вы» и так официально, — вольны принять любое решение, я приму его безоговорочно и буду считать вас правым во всем, что бы ни случилось…

Щеки ее пылали, в глазах стояли слезы, и Киров, взглянув на нее, улыбнулся. Подошел, обнял Мильду, прижал к себе.

— Глупость какая-то, детектив целый! — усмехнулся он. — Если ему угрожает какой-нибудь бандюга, то лучше всего обратиться в милицию, я тут не помощник!.. Как ты считаешь?

— А если не бандюга? — спросила Мильда.

— Но кто? И что за тайна?! У нас не Америка, где распространены преступные кланы! Конечно, грузины народ горячий и мстительный, их никакая милиция не остановит, если существует, к примеру, родовая месть. Можно предположить, что отец этого Ганина совершил какую-нибудь подлость против этих Мжвания, судя по фамилии, менгрелов. Но все равно надо идти в милицию, все рассказать, самосуд у нас наказуем! А тут какая-то встреча, да еще в обход моей охраны, это уж совсем непонятно!.. — Киров снова нахмурился.

— Я ей так и передам, чтоб она обратилась в милицию, — согласилась с ним Мильда. — Ты на меня не сердишься?

— Сержусь немного, — улыбнулся Киров. — Я просто не хочу, чтобы о тебе и обо мне судачили на разных углах… Ты же пойми…

— Я понимаю, — прервала его Мильда. — И обещаю, что теперь под самыми страшными пытками я никогда не произнесу твоего имени. Я все понимаю…

Она прижалась к нему. Киров погладил ее по волосам, раздумывая о записке. Он вдруг вспомнил: возвратясь в последний день перед отъездом к Кобе, он застал там Лаврентия Берию, которого хорошо знал по работе в Закавказье. Знал и не любил за подлый