и льстивый нрав. И Серго не любил этого прохвоста, который, если потребуется, и отца родного не пожалеет. Берия с Кобой были уже навеселе. Лаврентий полез целоваться, стал усаживать Кирова за стол, юлить вокруг него, сыпать поздравлениями, комплиментами, но ничего другого Сергей Миронович от этой менгрельской лисы и не ожидал. Он вспомнил другое. Прощаясь с Берией, Коба сказал Лаврентию:

— Не затягивай с моей просьбой!..

— Как приеду, сразу же этим и займусь, Иосиф Виссарионович! Все будет в порядке! Лаврентий никогда отца родного не подводил!

Киров после ухода Берии не очень лестно о нем отозвался и привел мнение Серго, который во всеуслышание сказал, что нынешний партийный вождь Закавказья в 1918 году сотрудничал с мусаватистской разведкой, но почему-то об этом все помалкивают.

Сталин нахмурился.

— Надя тоже его не любила, — сказал он, — и я не в восторге, но кому-то надо делать и грязную работу…

Потом Коба заговорил о делах, и Сергей Миронович забыл спросить, что он имел в виду под словами «грязная работа». Берия все же первый секретарь Закавказского крайкома партии. Теперь это почему-то вспомнилось.

Мильда уже ушла в соседнюю комнату, а Киров все еще раздумывал над запиской Ганина. «Да нет, при чем тут Ганин и Коба с Берией! — рассердился Киров. — Я сам становлюсь таким же мнительным, как Сталин!»

Киров встретился с Ганиным через два дня. Встретился в кабинете Пылаева в том же здании, где работала Мильда. Пылаев пошел пообедать, оставив их вдвоем.

Ганин рассказал о встрече Сталина и Бехтерева, о визите круглолицего ласкового кавказца в пенсне, в котором Киров сразу же узнал Берию, и о внезапной смерти профессора. Потом о визите Мжвании и той же дьявольской корзине с фруктами, которую Гиви вчера вечером принес к ним в дом. Виталий к ней не прикасался, он был уверен, что вино или фрукты отравлены.

Рассказ Ганина ошеломил Кирова. Несколько минут он молчал. Он снова вспомнил и странный разговор Берии со Сталиным в последние дни семнадцатого съезда, и сетования Кобы на бессонницу, на приступы головной боли, наконец, его невероятная, граничащая с безумным страхом подозрительность. До сих пор Киров и сам не находил разумных объяснений всему, что творилось с их вождем. Даже Орджоникидзе, знавший его с юности, разводил руками. У всех них были десятилетия трудной и напряженной борьбы, работы в подполье, но раньше, как рассказывал Серго, Коба никогда не испытывал страха, и Орджоникидзе даже завидовал ему в этом. А что сейчас происходит с бесстрашным боевиком, он не знал. Врачей Сталин всегда презирал, к советам не прислушивался, лечился сам и уважал только дантистов. И то потому, что зубами он никогда не страдал.

— Если вы так в этом уверены, то можете отвезти корзину с фруктами нашим чекистам, там они их проверят на наличие ядов. Я со своей стороны могу попросить товарища Медведя Филиппа Демьяновича проконтролировать ваши опасения…

Киров даже подошел к телефону, чтобы позвонить Медведю.

Ганин вскочил со стула.

— Подождите! — остановил его Виталий. — Одну секунду!

Киров положил трубку.

— Я сам все проверю! Я все-таки врач и сделаю анализы без лишнего шума. Потому что если это… — Ганин выдержал паузу. — Вы сами знаете  к т о… Тогда  о н  узнает об этом в тот же день и конечно же предпримет более стремительные и радикальные меры. И ваша жизнь тогда окажется под угрозой…

— Что за ерунда! — возмутился Киров. — О моей жизни можете не беспокоиться! Меня достаточно хорошо охраняют! И потом я не вижу, кого бы мог бояться.

Киров сел на стул.

— Извините, но я психиатр и хорошо знаю ту болезнь, которую диагностировал профессор Бехтерев. А он был гениальный ученый и не мог ошибаться. Вы  е г о  ничем не остановите, тем более сейчас. Я читаю газеты…

Ганин достал папиросы «Звезда», предложил Кирову. Они закурили. Ситуация была щекотливая. Сергею Мироновичу только что объявили, что вождь всех времен и народов и его лучший друг попросту сумасшедший, он отравил великого психиатра Бехтерева, а сейчас хочет отравить еще двух советских врачей. Конечно, имя Сталина вслух не произносилось, но подразумевался именно он и никто другой. По всем нормальным законам Киров был обязан схватить этого Ганина и отвезти на Литейный к Медведю. Если его сведения подтвердятся… Киров запнулся. Ход рассуждений далее прерывался, потому что Киров прекрасно знал, что Сталин, узнав об этом, сделает все, чтобы Ганин со своим семейством исчез навсегда. И не только Ганин. В первую очередь Мильда, которая их познакомила. А потом… Он конечно же не верил, что Коба попытается убрать и его, но полностью исключить это предположение Киров, как ни убеждал себя, не мог. У Сталина святым и неприкосновенным идолом был только сам Сталин. Может быть, поэтому последние внутренние доводы Кирова перевесили верноподданнический испуг, и он не стал пороть горячку.

— Хорошо, но как только закончите анализы, немедленно сообщите мне, — попросил Киров, поднимаясь и подходя к двери. — Я уведу охрану, а потом уйдете вы. О нашей встрече ни одному человеку. Об анализах сообщите через Мильду… Только не говорите ей вообще ничего. Скажите, что старые семейные затруднения. До свидания!

Киров уже взялся за ручку двери, потом обернулся.

— И передайте ей ваши координаты, чтобы я мог в какой-нибудь экстренной ситуации найти вас!..

Ганин кивнул. Сергей Миронович вышел. Виталий сел на стул. Резко зазвонил телефон, и от этого пронзительного звонка Ганин дернулся, подскочил на ноги, потом выдохнул испуг и усмехнулся.

— Скоро и я психом стану! — пробормотал он.

Виталий отвез корзину в лабораторию института и попросил своего ассистента срочно сделать анализы. Он не уехал от него до утра, пока они не проверили каждую виноградину, каждое яблоко и каждую дольку мандарина. Никаких ядов ни в вине, ни во фруктах они не обнаружили. Ганин был обескуражен. Он же сам видел этого Гиви, который явно врал, рассказывая о жизни Котэлии, да и Аглая так и не вспомнила, танцевала она с Мерабом или нет. Все было придумано, но для чего? Может быть, корзина лишь предупреждение? Но что это за джентльменские штучки? Ганин ничего не понимал. Он ощущал опасность, но разгадать игру и