которая рыдала на полу в ванной после того, как Хейден поцеловал ее, и на льду несколько минут назад…

Просто нет места.

Плач никогда ничего не решал, и этот рассеянный беспорядок пострадал после того, как его ударили о доски.

Пока Мэдисон помогает мне надеть толстовку и спортивные штаны, я ловлю ее взгляд. Она смотрит на меня так, как будто со мной что-то не так. Мол, что-то не так внутри.

Я делаю несколько глубоких вдохов, когда мы выходим из арены. Ну и что, если Хейден узнает мой секрет? Все будет хорошо. Я позвоню ему. У нас будет долгий разговор. Он поймет. Он был так взбешен, потому что шла игра. Он всегда такой во время игры — резкий и неразумный. После игры я уговорю его сохранить секрет Ксандера. Мой секрет.

Он поймет.

Он должен понять.

* * *

Хейден

Заменили оргстекло, перевязали раненых болельщиков, и теперь мы в любой момент должны возобновить игру. Наша команда сидит на скамейке, беспокойно постукивая коленями. Мы все стремимся покончить с этим. До конца игры осталось пять минут, а мы даже не забили гола.

По скамейке разносится ропот. Товарищ по команде вышел. Они продолжают спрашивать меня, в порядке ли он. Какие у него травмы? Вернется ли он к следующей игре?

Я не могу ответить ни на один из них. Что я должен сказать? Изрядно сломанные ребра, неприятный синяк, о да, и теперь Эл — девочка. Мой параноидальный мозг неистовствует — кто-нибудь из моих товарищей по команде скрывает от меня что-то, как это делал Эл?

Я качаю головой.

Это не имеет значения. Ни у кого из них не было того, что было у нас с Элом… этой химии на льду и вне его. Мои мысли возвращаются к той безумно горячей девушке в гостиничном номере. Как она могла так поцеловать меня, а на следующий день играть со мной, как ни в чем не бывало?

Я пытаюсь объединить двух людей воедино: Элис и Эла.

Я просто не могу.

— Тремблей, ты проснулся, — говорит тренер Забински.

Я встаю, собираясь перепрыгнуть через скамью, когда тренер кладет руку мне на плечо.

— С Беллом все будет в порядке. Мён отвезет его в больницу, просто в качестве меры предосторожности.

Когда тренер говорит об Эле, меня тошнит. Он понятия не имеет. Эл был таким чертовски хитрым. Все его маленькие штучки начинают обретать смысл: приходить на игры в полной экипировке, аллергия на мыло, этот дурацкий гнусавый голос. Все части лжи.

Я киваю, но тренер не отпускает моего плеча.

— Я знаю, что Фредлунд нанес Беллу большой удар, но лучший способ заставить их заплатить — не давать сдачи сильнее.

Я пытаюсь отодвинуться, но тренер крепче сжимает мою майку. Я вздыхаю и поворачиваюсь, пока не смотрю ему в глаза. Вместо гнева его лицо полно беспокойства. Он действительно думает, что я собираюсь пойти и начать драку с Фредлундом. Тренер не понимает, что Эл того не стоит. Зачем мне защищать такого лжеца?

— Ты теперь капитан, — говорит он.

— Покажи им, что это значит.

Я еще раз киваю и бросаюсь на лед. Что это значит? Эл был тем, кто помог мне получить тройку. У нас был план, как это сделать. Но все это для него ничего не значило.

Яростный гнев снова поднимается во мне. Я крепче сжимаю палку и концентрируюсь на реве толпы. Я катаюсь к центру льда, готовый принять вбрасывание. Все мое тело горит бурной энергией. Мне нужно играть.

Фредлунд едет напротив меня. Я сжимаю зубы, и образ того, как он врезается в Эла, мелькает перед глазами. Каким-то образом его грязный чек прошел как законный, но я знал, что он пытался навредить ей.

Моя кровь закипает, и я смотрю на него сверху вниз, побуждая его сказать что-нибудь. Он встречает мой взгляд бледными глазами и самодовольным взглядом, который говорит мне, что он точно знает, что сделал.

— Плачешь о том, что твой маленький дружок пострадал? — усмехается он.

— Что ты собираешься делать без того, чтобы никто не кормил тебя голами?

Я вдыхаю и выдыхаю, пытаясь вспомнить слова тренера, но голос Фредлунда наполняет меня тошнотворным адреналином.

Он откидывает голову назад.

— Какое жалкое оправдание для капитана! Ты бы видел свое лицо, когда Белл упал. Белое как призрак.

Его слова текут сквозь меня, как будто он наполняет меня ядовитым топливом. Я слегка улыбаюсь ему, побуждая его продолжать. Вам от этого будет только хуже.

Он бросает взгляд на рефери, который катится к нам с шайбой, затем шепчет достаточно тихо, чтобы я мог слышать. «Но это неправда. Вы уже видели большой успех, когда махали маме и папе на прощание».

Судья парит с шайбой между нами. Фредлунд выигрывает вбрасывание и уносится по льду.

Я двигаюсь, даже не читая пьесу. Я не понимаю, что делаю, пока почти не натыкаюсь на него. Я катаюсь быстрее. Фредлунд передает шайбу, и теперь она на другой стороне поля.

Это не имеет значения. Он привлек к этому моих маму и папу.

И он обидел Элис.

Фредлунд хотел драки… теперь он ее получит. Я врезаюсь в него изо всех сил. Никогда в жизни я не был так готов к бою. Но у меня нет шанса. Он плывет вперед и падает лицом на лед.

И не встает.

Элис

— Я в этом не сижу, — говорю я маме.

Она стоит в дверях моей больничной палаты, держа руки на инвалидном кресле. Я протискиваюсь мимо нее и выхожу в коридор.

— Всего несколько ушибленных ребер, — говорю я.

— Ничего не сломано!

— Но доктор сказал, будь помягче, милая!

— Угу, не напоминай мне.

«Будь осторожна» на языке врачей означает, что я пропущу следующие пять игр. Мэдисон вернулась на каток, чтобы сообщить тренеру плохие новости. Я надеюсь, что он не слишком расстроен и не пересматривает свое решение поставить мне пятерку. Не то чтобы я сделала хоть что-то, чтобы заслужить ее сегодня.

Мама подкрадывается ко мне сзади и заставляет надеть зимнюю куртку: ярко-розовую с оторочкой из искусственного меха, которую она купила мне два Рождества назад. Если я включу сегодняшний день, в сумме получится один раз, когда я его надела.

Я смотрю на свою мать. Она примчалась сюда так быстро, как только могла, как только я написала ей, что я в больнице.

Тушь размазана вокруг глаз.

О нет, ее слезы были не от того, что она видела мою боль или мои ушибленные ребра.