В фильме Бендер пел песню на корабле, аккомпанируя себе на гитаре. Здесь артист мог позволить себе петь в любой тональности, как ему было удобнее. Но мы решили потом записать песню в сопровождении ансамбля „Мелодия“. Сделали аранжировку. Андрей тайно от меня попросил аранжировщика понизить его партию. Началась запись. Услышав аранжировку, он стал петь по-другому, и тональность оказалась для него низкой, неудобной. Ему пришлось в некоторых местах просто проговаривать текст, чтобы выйти из затруднительного положения. Так правда актёрская помогла наиболее полному выражению правды музыкальной.

Конечно, если взять звуковую дорожку Андрея, то можно увидеть, что он часто поёт вокруг мелодии, нередко проговаривает текст. Получается некая музыкальная декламация. Но меня в пении Миронова привлекали не правильно спетые ноты, а его актёрская зажигательность. Певец поёт ноты, а Андрей создает образ, который всегда оказывается точным».

Как актёра, Гладков оценивал Андрея Миронова очень высоко. «Миронов привлекал не столько своими вокальными возможностями, – говорил он, – сколько своеобразием артистической индивидуальности. В каждой песне ярко раскрывалась его актёрская суть, и каждая песня становилась маленьким спектаклем. Поэтому он в основном пел песни характерные, в которых есть чёткая или жанровая, или образная, или сюжетная основа, то есть песни, в которых можно выявить себя актёрски. Он не раз говорил мне: „Я не певец, я актёр, и эту песню я не могу просто спеть, я её сыграю“. Все песни в жанре ретро, которые он исполнял на телевидении, были жанровыми. Актёр нашёл к ним свой подход: пел их несколько иронично и в то же время по-доброму, с некоторой грустью»[38].

«Песню Остапа Бендера» можно в полной мере отнести и к самому Миронову, настолько она близка актёру по духу:

Нет, я не плачу и не рыдаю,

На все вопросы я открыто отвечаю,

Что наша жизнь – игра, и кто ж тому виной,

Что я увлёкся этою игрой.

И перед кем же мне извиняться,

Мне уступают, я не в силах отказаться,

И разве мой талант, и мой душевный жар

Не заслужили скромный гонорар?…

И согласитесь, какая прелесть,

Мгновенно в яблочко попасть, почти не целясь,

Орлиный взор, напор, изящный поворот,

И прямо в руки – запретный плод.

О, наслаждение скользить по краю,

Замрите, ангелы, смотрите – я играю,

Моих грехов разбор оставьте до поры,

Вы оцените красоту игры…

Я не разбойник и не апостол,

И для меня, конечно, тоже всё не просто,

И очень может быть, что от забот моих

Я поседею раньше остальных.

Но я не плачу и не рыдаю,

Хотя не знаю, где найду, где потеряю,

И очень может быть, что на свою беду

Я потеряю больше, чем найду.

Пусть бесится ветер жестокий

В тумане житейских морей,

Белеет мой парус такой одинокий

На фоне стальных кораблей.

Режиссёр Марк Захаров написал в своей книге мемуаров «Суперпрофессия»: «История отечественного театра немыслима без галереи мироновских свершений. Фигаро, Хлестаков, Присыпкин, молодой Вишневский, Чацкий – романтические, остро-комедийные, героические образы – визитная карточка Театра сатиры.

Миронов – бесспорный создатель особой генерации молодых героев нашего театра и нашего кинематографа. Он сформировал и внедрил в зрительское сознание новый социальный и психологический тип. Очень многим людям близкий, дорогой, понятный… Почему? Потому что бродит в мироновских героях какая-то шальная весёлость, без которой мы не мыслим ни одного серьёзного дела. Рождённый им ироничный и вместе с тем добрый весельчак всегда готов был плакать и смеяться. Андрей угадал какую-то волшебную пропорцию необходимой нам боли и необходимой радости, ума и безрассудства. И ещё, самое главное, – всегда знал, про что плакать, про что смеяться. Знал, кого ненавидеть, а на кого молиться.

И ещё – уровень мастерства! Понимаем-то мы все, но вот не всегда умеем. А он умел. Каким-то образом, уж не знаю как, овладел он своей особой пластикой и трудновыполнимыми элементами хореографии. Это была его собственная и уникальная манера, которая гармонично слилась потом с его внутренним одухотворением. Его безудержная комедийность воссоединилась с духовной энергетикой, которая всегда напоминала мне хмелёвскую (имеется в виду народный артист СССР Николай Павлович Хмелёв, человек беззаветно преданный своей профессии –А. Ш.) одержимость. Это значит, что расход нервной и психической энергии (я уже не говорю о физических перегрузках) был выше допустимого и, вероятно, часто подскакивал к опасным пределам. Только разве можно было его остановить, что-то упростить в его намерениях, смягчить его неудержимый поиск?… Андрей Миронов относился к артистам, которые всегда – соавторы роли. В нём была некая загадка. Помню, Анатолий Дмитриевич Папанов, фронтовик, хлебнувший немало испытаний, одно время к Андрею относился подозрительно: „Откуда у него глубина, он же не страдал!“ Но у Миронова изначально сердце обливалось кровью, он мог касаться болевых точек нашей жизни. Он был замечательный Остап Бендер!»[39]

И снова «новогодняя премьера». 2 января 1977 года телевидение показало первую и вторую серии «12 стульев» Марка Захарова.

Нельзя сказать, что фильм был принят с восторгом. Этому мешала и сугубо театральная манера, в которой он был снят, и избыток драматизма, вложенный Мироновым в образ Остапа (хотя, на мой взгляд, это главное достоинство захаровской картины), и некоторая скомканность концовки.

Как метко подметил критик Валерий Кичин, «Миронов играет здесь – при всём наборе лёгких и комедийных красок – драму очень талантливого человека. Ещё в Геше из „Бриллиантовой руки“ Миронов показал нам комизм мещанского идеала, если это идеал дурака. У Бендера этот идеал возведён в ранг философии, выношенной жизненной программы. Именно поэтому – драма».

Роль Министра-администратора в картине «Обыкновенное чудо» Захаров отдал Миронову, несмотря на то что в Театре сатиры уже несколько лет шёл спектакль по этой же пьесе, но Андрей в нём не играл.

Что в театре, что в кино, ставить Шварца было нелегко – и пьесы сложные (много подтекста), и цензурных придирок немерено. О характере этих придирок можно судить хотя бы по тому, что Захарову предлагали убрать из фильма «Песню про бабочку» (да, ту самую: «А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк, а за ней воробышек прыг-прыг-прыг-прыг…»), так как она таит в себе скрытые эротические мотивы.

«Что они творят, эти ваши воробей с бабочкой? – спрашивали Захарова. – Что скрывается за „шмяк, шмяк“, „бряк, бряк“ и „шмыг, шмыг“?»